В песне сороковой преследует Дериадея
Вакх и Тир посещает милую Кадма отчизну
Нет, не избегнул он Дики всевидящей, нет, не избегнул
И сетей нерушимых Мойры неумолимой,
Беглеца увидала богиня Афина Паллада,
Восседавшая рядом на скалистом утесе,
Наблюдая за битвой морскою с племенем индов.
Прянула вниз богиня, облик мужа приявши,
Хитросплетенною речью остановила владыку
Индов под видом Моррея, способствуя Дионису,
Задержала богиня Дериадея, исходом
Будто взволнована битвы, стала бранить и позорить:
10 [11]
"Дериадей! Бежишь? На кого же лодьи оставил?
Как пред своим народом явишься? Что же ты скажешь
Орсибое отважной, когда она разузнает,
Что сбежал ты от войска жен изнеженных вражьих?
Бойся же Хейробии свирепой, проведает дева
Что безоружным Лиэем низвергнут ты в поединке,
Ибо она со щитом и копьем с бассаридами билась,
Поборая супругу, из битвы не отступила.
Что ж! Уступи Моррею поле битвы жестокой,
Сам я себя защищу и неженку Вакха низвергну!
20 [21]
Но беглеца я не стану тестем звать, и другого
Мужа ищи Хейробии-дочке, твоим я стыжуся
Зваться подданным ныне, пойду к пределам мидийским,
В Скифию я отправлюсь, а зятем зваться не стану!
Скажешь, что Хейробия знает искусство сраженья -
У Кавказа есть племя воительниц-дев, амазонок,
Бьются они гораздо искусней твоей Хейробии!
Дротом добуду деву могучую я и супругой
Назову, коли только того пожелаю, на ложе,
Дочери труса не надо, бежавшего с поля позорно!"
30 [31]
Молвила - речью такою гордого Дериадея
Убедила, вдохнув в него мужество - будто бы сможет
В битве низвергнуть он Вакха с тирсом его мужегубным!
Воин надменный не понял лукавства Афины, представшей
В облике лживом Моррея пред ним, и на бранные речи
Отвечал виновато, зятя гнев умеряя:
"О, Моррей нестрашимый! Умерь же брань и попреки!
Разве истинный воин меняет облик в сраженье?
Ибо даже не знаю, с кем в поединке я бился!
Только хотел я уметить Лиэя стрелою изострой
40 [41]
Или мечом поразить его в выю, иль дротом
В чрево попасть, как уж вместо Бромия предо мною
Леопард появлялся с пестроцветною шкурой...
Льва хотел я уметить в пышногривую выю -
Вместо льва появлялся змей внезапно огромный,
А за змеем свирепый медведь представал предо мною!
Бурную сулицу бросил в горбатую хребтовину -
Тщетно метал я жало! Вместо медведя явилось
Неуязвимое пламя, жалящее сквозь воздух!
Видел свирепого вепря - и рев быка вдруг услышал!
50 [51]
Нет, не кабан клыкастый - выю вперед наклонивши
Тур устремился ярый с рогом изогнутоострым
На слонов боевых, и меч обнажал я напрасно
Против зверья и чудовищ, ни одного не низвергнул!
Только увидел древо - но тут же оно исчезло,
И водомет взметнулся влаги под самое небо!
Затрепетал от волше́бства многоразличного тут же
Я, ибо собственным взором зрел кознодейство Лиэя!
Но ополчуся на битву свирепую с Бромием снова,
Гнусные лжи и обманы разоблачу Диониса!"
60 [61]
Так он сказал - и ярость прежняя им овладела,
Только теперь поднимает оружие он не на море,
Он на суше, как прежде, в битву идет с Дионисом,
Он позабыл о победе Лиэя в единоборстве,
Как его выю обвили тесно древесные ветви,
Как умолял о пощаде он победившего Вакха!
Снова на богоборство дерзает владыка, лелеет
Замысел - Диониса в рабство взять иль прикончить!
Трижды копье он мечет, но воздух лишь поражает,
А когда и в четвертый раз не уметил Лиэя
70 [71]
Лозового, пронзив лишь воздух один как и прежде,
Дериадей отважный, то к себе на подмогу
Зятя он призывает - но не видит Моррея!
Ибо Афина свой облик мнимый преобразила,
Встав с божеством виноградным рядом. Лишь только богиню
Дериадей узрел, как колена его подогнулись -
Да, наконец он увидел, кто скрывался за ликом
Мнимым зятя Моррея, кто облик сородича принял,
Замысел хитроумный разгадал он Афины!
Возвеселился Бромий, узнав ее, понял он сердцем
80 [81]
Как хитроумным обманом пришла на подмогу Афина!
И божество лозовое в безумье священное впало,
Поднялось как громада, подобная скалам Парнаса,
Стало преследовать труса Дериадея - как ветер
Мчался бегущий от бога, быстрее бурного вихря!
Вот достиг он равнины, где пенился влагой раздорной,
Вдаль валы устремляя, старец Гидасп горделивый;
Остановился на бреге воин огромномогучий,
Уповая, что будет союзником в битве родитель,
Что возмутит он влагу, пойдя на бога Лиэя -
90 [91]
Но божество виноградное тирс изострый метнуло
И царапнуло кожу владыки Дериадея!
Тот же, только задетый плющевыми ветвями,
В лоно отческой влаги низвергся вниз головою,
И от брега до брега как будто бы переправой
Растянулся... А боги после похода на индов
Вместе с Дием всемощным на Олимп возвратились.
Возликовали вакханты вкруг необоримого Вакха,
Празднуя окончанье войны, а многие сразу
Сулицами искололи тело Дериадея.
100 [101]
Орсибоя на башне за боем следила - и воплем
Разразилася скорбным, оплакивая супруга,
В знак печали ланиты ногтями она разодрала,
Волосы распустила, сбросив с прядей повязку,
Прахом и пеплом осыпав в знак скорби плечи и глйву.
Плач подняла Хейробия, узревши родителя гибель,
Расцарапала руки смуглые, и одежды
Белые разодравши, грудь свою обнажила!
Босоногая, щеки Протонойя разодрала,
Лик и ланиты от скорби золою посыпав нечистой,
110 [111]
Ибо отца и мужа, обоих она потеряла,
Мукой двойною томима, скорбно стеная, рыдала:
"Муж мой, сколь юным погиб ты! Оставил меня ты вдовои
В доме родимом бездетной, о муж мой, меня ты оставил -
Сын же меня не утешит! Уже никогда не увижу
Твоего возвращенья победного, острым железом
Сам себя умертвил ты, чтоб имя твое и потоку
Дали! О, на чужбине ты умер! Я ж именую
Мужем, лишившимся жизни, только лишь влагу Оронта!
Над обоими плачу, над Дериадеем с Оронтом,
120 [121]
Равная участь обоих постигла, ведь отчая влага
Дериадея укрыла, Оронта - струи речные!
Больше гораздо страдаю, чем матерь! Ведь Орсибоя
Пела брачные гимны дочек, она ведь супруга
Зрела Прото́нойи, мужа Оронта она привечала,
Ведь Хейробия имела непобедимого мужа,
Коего даже и Вакх страшился! Живым Хейробия
Видела мужа любимого, коего тирс и речные
Струи не победили; я ж мукой терзаюсь двойною,
Ибо и муж мой мертв, и погиб родитель мой милый!
130 [131]
Ах, кормилица, детку не утешай понапрасну,
Мужа верни - и не стану над родителем плакать,
Дай мне дитя, дабы в горе утешиться этом великом!
Кто меня к брегу проводит реки огромной, Гидаспа,
Дабы я поцелуем влаги медовой коснулась?
Кто меня к храму проводит, в долину священную Дафны?
Ах, обняла б я Оронта пылко и в струях прохладных!
Если б была я рекою или ключом родниковым,
Дабы слезою точиться бегущею неторопливо
К водам обильным потока, в который супруг обратился!
140 [141]
На Комайто́ на деву стала б тогда я похожа,
Ибо древле влюбилась в поток прекраснейший дева,
И испытала радость, Кидна сжимая в объятьях...
Так говорят (про это Моррей, мой родич, поведал!)
И до сих пор в народе про то на земле киликийской!
Я ведь не Перибойя-беглянка, и не забуду
Никогда я супруга, сладостного Оронта,
Бурнобегущей влаги вдали держаться не стану!
Если не даст судьбина смерти с Дафною рядом,
Я бы желала в водах отческих сгинуть Гидаспа,
150 [151]
Дабы атир рогатый не обнимал меня пылко,
Дабы не видеть фригийских плясок, не бить мне в кимвалы,
Не резвиться в веселых таинствах, дабы не видеть
Меонйи и Тмола, не ведать про домы Лиэя,
Тяжковыйного рабства не знать, дабы не говорили:
"Дочерь Дериадея-владыки, царя-копьеборца,
Ставшая в битве добычей, служит у Диониса!"
Так сказала, и жены жалобным разразились
Плачем по детям, по братьям и по родителям милым,
И по мужьям погибшим. Кудри рвала и терзала
160 [161]
Скорбная Хейробия, царапала в горе ланиты:
Мукой двойною терзалась не столько по батюшке, сколько
Против соложника, плача горько, она возмущалась,
Ибо слыхала о страсти Моррея великой и ярой,
И о лукавствах коварных девственной Халкомедейи!
Так причитала, вопя и одежды в клочки раздирая:
"Утешителем в битве, Морреем, отец мой погублен,
Так от кого же мести ждать? Ненавистною девон
Халкомедой пленился, с женами не воевал он,
Лишь помогал бассаридам! Молвите, Мойры богини:
170 [171]
Чья же зависть индийский город сгубила? Чья ревность
Дериадеевых дщерей в одночасье низвергла?
В поединке погибший, непогребенный воитель,
Муж Оронт вдовою бездетной Прото́нойю сделал,
От Хейробии при жизни неверный отрекся - и бросил1
Только страдаю больше сестры и от гибельных бедствий:
Муж Прото́нойи умер в битве за отчую землю,
Хейробии соложник предал свою отчизну,
Бесполезный воитель, споспешник Кинрогенейи,
Непостоянный, Лиэя стал он союзником верным!
180 [181]
Даже и свадьба стала предательством, ибо влюбленный
Слепо Моррей - пособник падения города индов,
Через измену супруга отец мой погиб! И стану,
Гордая некогда дева, владычица племени индов,
Стану одной из служанок, а может быть, и госпожою
Стану звать я смиренно рабыню Халкомедейю!
В индов краю обитаешь пока, Моррей, о неверный,
Завтра отправишься, может, ты в пределы лидийцев,
Из-за красы Халкомеды слуга при дворе Диониса!
Что же, супруг мой, не делай тайны из страсти к вакханке -
190 [191]
Нечего больше бояться мертвого Дериадея!
Прочь! Ступай за змеею, шипящей призывно о страсти,
Мысль эта силы лишила тебя и разум затмила!"
Так говорила, плача над участью горькою дева.
Зарыдала Прото́нойя; В скорби длани воздела
Матерь, и к дочерям обратилась, рыдая и плача:
"Па́ли нашей отчизны надежды, и не увижу
Мужа Дериадея и зятя Оронта вовеки!
Умер Дериадей, град индов теперь беззащитен,
Неприступные стены пали нашего края,
200 [201]
Если бы Вакх и меня убил с соложником вместе,
Если бы он и меня низвергнул в Гидасп быстроструйный!
Не хочу я земли! Да возьмет меня отчая влага,
Встречусь с Дериадеем в пучине и не увижу
Я Прото́нойи-девы за колесницей Лиэя,
И не услышу жалоб новых моей Хейробии,
Пленницы и рабыни, силой к любви принужденной!
Кроме Дериадея, мужа иного не будет!
Стану подобна наядам, ведь и сама Левкотея
Взята с земли в супруги богом лазурнокудрявым!
210 [211]
Назовуся одною из нереид и влажной
Стану Ино, только смуглой, не белобедрою девой!"
Молвила так - и жёны длинноодетые снова
Разрыдались среди городских укреплений и башен.
Кро́талами возгремели неистовые вакханки,
Празднуя окончанье похода, вопили все вместе:
"Мы одержали победу! Индов низвергнут владыка!"
Радостный Дионис с вакханками веселится,
Освободившись от ратных трудов и кровавых сражений,
Сразу же он исполняет долг относительно павших:
220 [221]
Соорудил погребальный костер он вместе со всеми
В сто локтей шириною, на погребенье звучала
Мигдонийская флейта ладом унылым, плачливым,
Авлетеры фригийские мужественно подпевали
В скорбной песне, в печальном шествии шли вакханки,
Погребальную песнь эвийным гласом Гани́ктор
Распевал, и Клеоха авлос двойной берекинтский
Причитаньем ливийским стенал - Стенно́ с Эвриалой
Некогда так разразились плачем многоголосым,
Обезглавленную Медусу оплакав в стенаньях,
230 [231]
Вместе с ними и змеи бесчисленные вопили -
Вот от них-то, шипящих и плачущих над погибшей
Девой Медусой, и лад зовется теперь "многоглавый"!
Скорби обряды исполнив, плоть омывает он влагой,
После же назначает новым владыкою индов
Богобоязненного Модея, и с Вакховым войском
Пиршеством окончанье празднует враждованья,
Золотистую влагу винной реки возливая.
Вот зачинают пляску: бесчисленные бассариды
В хороводе топочут, пьяны священным безумьем,
240 [241]
Сатиров толпы скачут, землю всю сотрясая,
Кувыркаются резво, в пляске буйной споткнувшись,
Виснут на шеях вакханок неистовых в хороводе!
Ратники Бромия пляшут, потрясая щитами,
Подражая походке воинственной корибантов,
В полном вооруженье подпрыгивают и кружатся!
Конное войско в шлемах высокогривастых гарцует,
Полную славя победу над недругом Диониса!
Нет, в стороне не остался никто, и согласные вопли
В небо семипоясное возносятся отзвуком звонким.
250 [251]
После того, как окончил празднование победы
Бог и собрал добычу после сражения с индом,
Вспомнил Бромий о древних краях далекой отчизны,
Завершив семилетний поход на индов успешно.
Долю богатства каждый вражьего получает:
Кто-то индийскую яшму, кто-то сапфир, Аполлона
Камень, а кто изумруд, сияющий светом зеленым;
Тот от подножья отрогов поднебесных Имая
Тянет слонов боевых, зверей с прямыми ногами,
Этот от Хемодоя, хребта с пещерами в недрах,
260 [261]
Тащит с собой, торжествуя, львов индийских с повозкой,
Сей, ухватившись покрепче за цепь железную, еле
За собою пантеру ведет ко брегам мигдонийским.
Вот некий сатир гонит посохом густолистным
Тигра с пестрою шкурой, его беспощадно бичуя,
Вот иной воротился с даром невесте фригийской:
Благоухающим стеблем, растущим у самого моря,
И жемчужиной круглой, славою вод эритрейских...
Многих дев смуглокожих повытащили из горниц,
Будущих брачных подруг, за черные косы густые,
270 [271]
Руки им рабским игом сведя за выей девичьей.
Возвращались, наполнив длани добычей обильной,
Девы святые, вакханки, ко Тмола родимым отрогам,
Славя в шествии пышном возвращение Вакха!
Так Дионис добычей щедрой по окончанье
Долгой с индами распри оделил ратоборцев,
С ним деливших труды. Поспешали народы в обратный
Путь, погрузивши дары сияющие восточных
Волн и птиц всевозможных, и возвращаясь в отчизну,
Славили громко в дороге непобедимого Вакха
290 [281]
В плясках и хороводах неистовых, память оставив
О войне беспощадной развеять ветру Борею.
Каждому удалося, хоть поздно, быть может, вернуться
В отчие домы с военной добычей. Один лишь единый
Воин Астерий только на родину не воротился,
Жить стал у Фасиса устья, под Арктом, страждущим вечно
У массагетов, у хладных вод, под снежным копытом
Деда Тельца, чей образ гордо сияет на небе.
В Кносс он уже не вернулся, к родичам мужеска пола,
Миноса и Пасифаю ненавидящий страстно,
300 [291]
Скифию отчему краю предпочел. И с одними
Сатирами Лиэй и вакханками, индов разбивших,
Выдержав бой у реки амазонок в кавказских отрогах,
Вновь пришел в Араби́ю и сделал там остановку,
Научив неумевших ходить за лозою арабов
Трость святую растить, венчая нисийские холмы
Плодоносной лозою с зеленолистным гроздовьем.
Вот, покинув пределы обширных лесов арабийских,
Тронулся пеший Бромий к ассирийскому краю,
Алча узреть тирийцев землю, Кадма отчизну.
310 [301]
Там оставался, тканям различным дивясь и одеждам,
Изумляясь искусству тонкому ассирийцев
Познакомился с делом вавилонской Арахны,
И любовался тирийской краской морских улиток,
Коей окрашены ткани, сияющие пурпурным
Блеском - древле по брегу рыскаючи, собака
Принесла в своей пасти редкостное созданье,
От выделений ракушки вся морда пса заалела,
Сделавшись ярко-пурпурной, словно горящее пламя -
Краской такою и красят царские одеянья!
320 [311]
Радовался он, видя сей град, Эносихтон который
Словно зыбучей повязкой со всех сторон препоясан,
Видел как будто снова взошедшее в небо светило
Лунного диска, немного еще - и станет он полным!
Материка и моря тесное переплетенье
Вакх наблюдал восхищенно - ведь Тир простирался средь влаги,
На лоскутке покоясь земли, привязанной к морю,
С трех сторон омываем зыбью морскою соленой,
Уподобяся деве, плывущей над гладью спокойной
330 [320]
Влаги, зыблются в коей гла́ва, выя и перси,
Деве, что руки раскинув плещется среди гребней,
И белопенные волны по плоти светлой струятся,
Только стопы́ этой девы тянутся к матери-суше!
Энносигей сей город держит в крепких объятьях,
Влажный возлюбленный будто жених обнимает невесту,
Облекающий выю девушки негой любовной.
Городом Тиром Бромий восхищался, где рядом
С морем скот выпасает пастух и свирель мореходец
Слышит на пенном бреге, где козопас рыболовный
340 [330]
Невод видит, где плуги тучную пашню взрезают
На виду у судов, вздымающих весла над влагой,
Где с моряками у чащи, растущей у брега морского,
Дровосеки болтают, где сплетаются вместе
Шум морского прибоя, мычанье скота и деревьев
Шелест, где миром единым стали деревья и снасти,
Весла и тростники, стада, сады и оружье!
Этому граду дивяся, так божество восклицает:
"Остров я вижу на суше! Возможно ль такое? Я чуда
Столь великого прежде не видел, чтобы деревья
350 [340]
Шелестели над зыбью морскою, чтоб нереиды
Говорили в пучине, а гамадриады внимали,
Чтоб над тирийским прибрежьем и вспаханными полями
От отрогов ливанских веял сладостный ветер
Южный, своим плодоносным дыханьем столь благотворный
И для души земледельца, и для парусной лодьи!
Здесь с серпом земледельным в союзе трезубец пучинный,
С нивой Део́ цветущей встречается моря владыка,
Погоняющий коней повозки над тихою зыбью,
Вровень едет богиня, не уступая владыке,
360 [350]
Змей бичуя хребты в своей воздушной повозке!
О, прославленный город! Морской ты и сухопутный,
С трех сторон препоясан перевязью зыбучей!"
Так говорил он, глазами обводя этот город.
Он созерцал мостовые, мощённые камнем искусно,
Он не мог оторваться от улиц сиянья и блеска -
Видит он Аге́нора предка палаты, он видит
Кадма подворье и домы, входит в светлицу Европы,
Ране похищенной (деву напрасно оберегали!),
Мыслил он о роголобом Дие-отце, он дивился
370 [360]
Больше еще водометам, бьющим сквозь лоно земное,
Что лишь час извергались бурно полною мерой,
После лиясь обильной влагой по ложу речному,
Видел он Абарбарейю щедрую, зрел и источник,
Названный Каллироей, невестною любовался
Влагою Дросеры́, что метала сладкие струи;
Все осмотрев, неуемное сердце взором насытив,
В храм Астрохи́тона входит и громко взывает к владыке
Звезд, восклицая такое слово, полное тайны:
"О Геракл Астрохи́тон, владыка огня, повелитель
380 [370]
Миропорядка, о Гелий, пастырь людей длиннотенный,
По всему небосводу скачущий огненным диском,
Путь двенадцатимесячный деющий, времени отпрыск,
Круг за кругом проходишь - и за твоею повозкой
Жизнь для ста́ра и мла́да льется рекою единой:
Мудрый родитель Мены трехтелой ты безматерней,
И Селена росистая призрачное питает
Отраженное пламя светом лучей твоих щедрым,
Рожки гнутые бычьи приращивая понемногу!
Око всезрящее выси, ты четвероконной повозкой
390 [380]
Правишь, за ливнями снеги, за хладом весну к нам приводишь!
Мрачная ночь отступает, гонима твоими лучами,
Блещущими, лишь только под сверкающим игом
Выи покажут кони, бичуемы дланью твоею!
Только ты засияешь - и меркнут в сиянии ярком
Звездные луговины пестрые в поднебесье;
После же омовенья в западном Океане
С пенных волос отряхаешь ты прохладную влагу
Ливнем животворящим и на родящую Гею
Росной влаги потоки утренней ты низвергаешь;
400 [390]
Тучные нивы зреют под диском твоим благосклонным,
Орошая колосья в бороздах плодоносных;
Бэл - на Евфрате, в Либи́и - Аммон, и Апис на Ниле,
Крон ты отец в Араби́и, и Зевс - в ассирийских пределах!
Благоуханные ветви когтями острокривыми
Тысячелетняя птица на твой алтарь благовонный
Носит, феникс премудрый, рождаясь и умирая,
Ибо там она снова является, юная вечно,
Старость в огне меняя на молодость в солнечном свете!
Будь ты Сера́писом, Зевсом тученосным Египта,
410 [400]
Кроном иль Фаэтонтом многоименным, иль Митрой
Вавилонским, иль Фебом, богом эллинским в Дельфах,
Гамосом, коего Эрос в сновиденьях смятенных
Нам являет в обманных любовных объятьях на ложе,
Если от спящего Дия, возбужденного грезой
Страстной, влажное семя изливается в нивы
Тверди земной, и горы встают от небесных потоков!
Будь ты Пэаном целящим или пестрым Эфиром,
Или как Астрохи́тон явись, когда звездное небо
Ярко ночью сияет россыпью светочей горних -
420 [410]
Внемли мне благосклонно, будь ко мне милосерден!"
Слово такое промолвил радостный Бромий - внезапно
Образ божественный вспыхнул Астрохитона в храме
Над Дионисом, лучистый лик божества проявился
Алыми засиявший очами и в одеянье
Звездном сверкая, и длань простер он над Дионисом,
Образ являя вселенной, лик многозвездного неба:
Светом мерцали ланиты, с брады созвездья струились,
К дружеской приглашая трапезе Диониса...
Сердцем возрадовался Лиэй бескровному пиру,
430 [420]
Длань возложивши на нектар и амвросию... Разумно ль
Нектар отринуть после млека Геры-богини!
Спрашивает с любопытством Астрохи́тона Бромий:
"Мне, Астрохитон, поведай - кто из божеств среди моря
Город воздвиг, чьей дланью небесной на суше начертан
Замысел, кто эти скалы врастил в соленые зыби?
Кто сотворил строенья, кто дал источникам имя,
Кто этот остров с сушей связал чрез матернюю пену?"
Рек он, в ответ же промолвил Геракл дружелюбное слово:
"Внемли, о Вакх, ответу - всё я тебе открою!
440 [430]
Некогда тут обитало племя, которое видел
Сам Айо́н изначальный, ведь с ним и оно появилось,
Отрасль девственной тверди священная, лик и подобье
Коей сами собою взросли без семян или плуга
Это племя воздвигло на основанье скалистом
Град в земле изначальной незыблемый силой врожденной:
Ибо когда палящий жар иссушал всю землю
И бегущие струи источников в пламенных руслах,
Спали они беспокойно под летейским покровом
Гипноса, в сердце моем желанье тогда появилось
450 [440]
Град воздвигнуть; и призрак с обликом человека
Я послал земнородным, породил сновиденье
В их умах, и оракул изрек сей призрак священный:
"Встаньте и сон отряхните истомный, отпрыски праха,
Стройте повозку, по морю пригодную ездить, рубите
Острой секирою чащу сосен высоких и стройных,
Труд искусный творите, крепите к тесному ряду
Балок скрепой и веревкой доски и прочие снасти,
Прочно скрепляйте друг с другом прочие части повозки,
Первого струга морского, что вас понесет над пучиной
460 [450]
Пенною, только имейте заботу о брусе исподнем,
Что от кормы и до носа опорою целому станет,
После его поперечными брусами окружайте,
Лесу подобными сосен, а после между стволами
Палубу настелите поверху ровно и прочно;
К мачте в средине струга парус льняной привяжите
Прочною снастью с каждой из сторон, растянувши
Полотно, дабы ветер парус этот наполнил,
Двигая судно по волнам... Укрепите все щели
Между обшивками струга скрепами небольшими,
470 [460]
Плотно и часто набивши дощечек малых на стенки,
Ивовых, чтобы борта́ внутрь влагу не пропускали,
Незаметно во чрево пустое прочного судна;
Сделайте руль, чтобы править бегом вашей повозки
По путям влажно пенным, вращая оный согласно
В разные стороны, если куда повернуть захотите!
Сей скорлупой древесной хребет разрезайте пучинный
И достигнете места, назначенного судьбою,
Там, где скалы двойные высятся среди пены,
Коим природа такое имя дала: "Амброси́и".
480 [470]
На одной в середине оливы ствол возрастает
Одинокой, такой же могучей и древней как камень,
В кроне густой и ветвистой орел исполинский гнездится
Подле чаши искусной. Охвачено пламенем древо,
И огонь самородный лижет ствол языками,
Разливая сиянье, но дерево не опаляет!
Высоколистный ствол змея обвивает, чудесный
Вид являя и зренью, и слуху одновременно;
Ибо сей аспид не в силах добраться до птицы, парящей
В воздухе, кольцами тела обвить орла, удушая,
490 [480]
Или метнув из пасти смертоносное зелье,
Птицу сим ядом ужалить, но и орел в поднебесье
Не в состоянии гада ползучего когтем уметить
Остроизогнутым, в воздух чудовище поднимая,
Клювом твердым, шипастым замучить змею он не может.
Пламени не дотянутся до кроны высокоствольной
Древа, и не спалить оливы сей нерушимой,
Нет, не задушит жаром и кольчато-гибкого тела
Аспида это пламя, как бы к нему не тянулось,
Птицы пернатой также этот пламень не схватит...
500 [490]
Только до середины ствола сей огонь достигает
Чаша вверху пребывает, не дви́жима клу́бами дыма
И не колеблема ветром, прочно покоясь на кроне.
Птицу премудрую, древней оливы ровесницу должно
Вам изловить и в жертву лазурнокудрявому богу
Дать... Излейте кровь над плывущими в море камнями
В честь Бессмертных и Дия, и зыбью колеблемы, скалы
Встанут и боле не будут блуждать по бурному морю,
Соединятся навеки с материкового сушей!
После выстройте город, простершийся подле утесов,
510 [500]
Город, морскою волной со всех сторон огражденный!"
Вот каков мой оракул... Очнулось от сновиденья
Земнородное племя, в их слухе слышался отзвук
Дивного слова бога, дошедшего в смутных виденьях.
Им и другое чудо явил я в дремах крылатых,
Духом смущенным желая города основанья
Словно премудрый правитель: рассекши бурные воды
Понеслася по морю раковина витая
Словно сама собою, подобье морского моллюска,
И за ним наблюдая, за поворотливым ходом
520 [510]
Судна такого, училось племя править искусно
Стругом, вышедшим в море открытое, на примере -
Как это делает сей моллюск, обитатель пучины!
Так мореплаванью было начало положено. Камня
Ровно четыре в чрево для веса они уложили -
Так журавли, желая сохранить направленье
Постоянное, в клювы, путь себе облегчая,
Камень берут тяжелый, дабы пернатое тело
Поднебесные ветры в сторону не сносили;
Вот, наконец, и достигло племя места, где бились
530 [520]
Волны о пару утесов, вольно плывущих по морю.
Остановили судно у пенношумящей суши,
И на утес взобрались, где древо Афины взрастало.
Вот попытались люди птицу схватить на оливе -
К ним же орел добровольно спустился, судьбы ожидая.
Земнородные сразу за мощные крылья схватили
Дивную птицу и главу орлу назад запрокинув,
Выю выгнули птице, железом согнутым тут же
Перерезали горло, обряд совершая священный,
Дию и влажному богу в угоду, когда же свершили
540 [530]
Приношение птицы хищной и дивно-премудрой,
Кровию окропили, льющейся из отворенных
Жил, мореходные скалы и берег рядом с пучиной,
Подле Тира лежавший на нерушимых утесах,
Земнородные гавань-кормилицу сотворили!
О Дионис-владыка, тебе я поведал о людях
Земнородных, что сами собой родились, олимпийцы.
Знаешь теперь ты о предках тирийских, что тут поселились!
Ныне тебе я открою источников происхожденье:
Чистые девы-наяды некогда тут обитали,
550 [540]
Гневался Эрос пылкий на их девичьи повязки,
Стрелы метал желанья и так говорил этим нимфам:
"Абарбарейя-наяда, девичеством славная, жало
В сердце и ты получи, которое мир весь изведал!
Здесь Каллирои светлицу умечу, спою Дросере́ я
Песнь! Ты сразу промолвишь: "Ведь я из влажного рода,
В струях я родилася, воды меня воскормили!"
Но и Климена-наяда, дочерь она Океана,
А подчинилася страсти и стала покорной супругой,
Лишь поняла, что лазурный бог у Эроса в рабстве,
560 [550]
Жалом сражен Киприды! Ведь Океан, прародитель
Рек и бегущих потоков, всемогущий владыка,
Сочетался с Фетидой-нимфой влажною страстью!
Ты, подобно Фетиде, сие испытаешь, и также
Родом из пены соленой, не из ручья иль истока,
Галатея зажглась - к сладкопевцу зажглась Полифему!
И, любовью пылая, она, из пенной пучины
Песней влекомая, вышла на твердую сушу к супругу!
Стало быть, знают истоки жало мое, и не надо
Ставить в пример мне бурливый ток! Вы знаете также
570 [560]
О любви Аретусы сиракузской в глубинах,
Слышали вы об Алфее, который текучим объятьем
Нимфу любимую сжал во влажном брачном покое!
Вы же, дочери влаги, почто вы с Лучницей в дружбе?
Родилась Артемида не в море, как Афродита!
Молвят пусть Каллирое, пусть Дросера услышит -
Ты должна пред Кипридой склониться, сама же богиня
Выю пред Эросом клонит, хоть и питает все страсти!
Не противьтесь вы жалу желанья, ведь и сама ты
С морем связана, сродна ты сестре Афродите!"
580 [570]
Молвил он слово такое и лук схвативши, навскидку
Три стрелы посылает, и во влажном покое
Сочетаются нимфы и земнородные браком;
Вот тирийского рода божественной крови истоки!"
Так вот Геракл, небесный владыка, Вакху поведал
Любопытному всё, и в сердце бог насладился,
И подарил Гераклу отлитый с дивным искусством
Златоблестящий кратер узорчатый. А Диониса
Бог Геракл одевает в расшитый звездами пеплос.
Вот, расставшись с владыкой Тира, богом созвездным,
590 [580]
Вакх в другие пределы Ассирии выступает.
Комментарии
Отправить комментарий