В песне же тридцать третьей Эрос неукротимый
Укрощает Моррея Халкомедейи красою!
Бог в это время несся, не разбирая дороги,
Словно бык круторогий, неистовыми скачками,
Хрипы и вздохи срывались с губ, обуянных безумьем;
Резвоцлесничная дева Харита в саду эритрейском
Благоуханные стебли тростника собирала,
Дабы в огнем опаленных священным пафийских сосудах
Приготовить из масла ассирийского с корнем
Индским крепкодушистым благовонья хозяйке.
Вот, срывая росистый стебель и даль озирая,
Вдруг увидела в чаще она соседнего леса
10 [11]
Вакха, родителя бога, охваченного безумьем.
Дева заплакала горько, и в знак печали и плача
Стала терзать ланиты до крови ногтями Харита.
Увидала, что с поля брани сатиры мчатся,
Различила Кодону и Гигарто́, что в ранах
Пала во прах, умирая, оставшись непогребенной,
Халкомеде она сострадала резвоплесничной,
Что спасалася бегством от бурного дрота Моррея,
А ведь когда-то боялась девы розоволикой,
Чья красота могла бы затмить и блеск Афродиты!
20 [21]
Скорбно она к Олимпу взошла, но горе в молчанье
По родителю Вакху дева в сердце скрывала,
Смертная бледность покрыла щек цветущих румянец,
И омрачилось сиянье прекрасного лика Хариты.
Мужа Адониса древле любившая Афродита
Обратилася к деве, в печали ее утешая,
Паситеи беду поняв по безмолвному лику:
"Милая дева, что страждешь - ты ликом переменилась!
Кто же девичий румянец согнал с ланит белоснежных?
Кто угасил сиянье весеннее этого лика?
30 [31]
Что серебром не лучится как и прежде юное тело,
Что не смеются очи твои как прежде бывало?
Молви о всех печалях! Ужель и тебя умети л
Сын мой, ужели влюбилась, по долинам блуждая,
В пастуха как Селена? Ужель как Эригенейю
И тебя мой Эрос жалом жгучим изранил?
Знаю сие, ибо бледность ланиты покрыла, и Гипнос,
Сумрачный странник, желает видеть тебя лишь супругой..
Но принуждать я не стану силою, ведь не смею
Смуглокожего бога сопрячь с белокожей богиней!"
40 [41]
Так рекла, а Харита заплакала и сказала:
"Сеятельница живого, матерь сладких томлений,
Не влюблена в пастуха я, Гипнос меня не заботит,
И не грозит мне судьбина Селены и Эригенейи,
Скорбь меня охватила по родителю Вакху,
Ибо Эринии разум его поразили - о, если б
Защитила ты брата кровного, Диониса!"
Молвила, и о бедах отца госпоже рассказала,
Про бассарид ополченье, коих Моррей убивает,
И про сатиров бегство, как демонов бич жестокий
50 [51]
Сводит с ума Диониса, бегущего в чащи лесные,
Как Гигарто простерлась, трепещущая, среди крови,
Как до срока погибла Кодона; стыдясь и смущаясь
Описала страданья прекрасной Халкомедейи...
Побледнела внезапно, ликом переменилась,
Смех оставила звонкий улыбчивая Афродита!
Вестницу кличет Аглаю, чтоб призвала она сына,
Ярого Эроса, мощным крылом секущего небо,
Первопричину продленья племени человеков.
Тронулась в путь Харита, пред собой озирая
60 [61]
Небо и море с землею, не сыщется ль где-нибудь в мире
Эроса след незаметный, ведь может крылья раскинуть
Он в четырех пределах этого круга земного.
И отыскала бога на высях златого Олимпа:
В ко́ттаб играл он, капли нектара в чаши роняя.
Рядом стоял ровесник, товарищ по милым забавам,
Гименей благовласый; от матери гордопремудрой,
Ведающей о ходе созвездий небес, Уранйи,
Мяч получил он округлый, в игре поставил наградой,
Чья из узоров поверхность подобилась Аргуса телу!
70 [71]
Эрос, мальчик кудрявый, выставил ожерелье
Золотое, изделье искусное, что Афродите
Принадлежало морской, как награду. Чаша меж ними
Из серебра стояла, в середине которой
Изваяние Гебы виднелось. И виночерпий
Ганимед был судьею в этой игре-состязанье,
В дланях венок воздымая. Кому же первому бросить
В сей игре предстояло - решали выбросом пальцев:
То они открывали ладони, счет начиная,
То держали друг друга за пясти, менять не давая
80 [81]
Счета пальцев - картина состязания взоры
Чаровала! Кудрявый Гименей, чтоб начальный
Выиграть ход, чтобы капли нектара метко добросить
К чаше серебряной с Гебой, взмолился матери Музе
Горячо - и взметнулись в воздухе нектара капли,
Взмыли дугою высокой прямо над самою чашей,
Но с пути соскользнули, неверно направлены, мимо,
Прежде чем вниз устремиться вновь, едва лишь коснулись
Статуи темени, даже и отзвука не оставив!
Эрос, бог хитроумный, вторым приготовился бросить
90 [91]
Нектара сладкие капли, но прежде Кипрогенейе
В сердце своем он взмолился и взор устремивши к цели,
Бросил высоко и прямо к статуе капли направил.
Быстро летели капли с пути не свернув ни хоть сколько,
С высшей точки полета стали падать на темя
Статуи, шлепая звонко - громко эхо звучало!
Идол серебряный весь зазвенел и в чаше победно
Отозвался, златого сына Кипрогенейи
Выигрыш знаменуя - венок Ганимед ему отдал!
Быстро схватив ожерелье, не позабыв и о круглом
100 [101]
Мячике, ибо в игре овладел он двойною наградой,
В пляс пустился мальчишка, обрадованный победой,
Эрос дерзкий и меткий, и в радости веселяся,
Гименея ладони пытался отнять от лика.
Встала рядом Аглая, из дланей прияла награду
Сладких томлений владыки, после отводит в сторонку,
И призывая к молчанью, Эросу молвит на ушко
То, что сказать повелела словом лукавым хозяйка:
"Всеукрощающий! Неукротимый! О, жизни податель!
Поторопись! Киферейя просит! Одна ведь осталась,
110 [111]
Ныне богиня - Харита ушла, Пейто убежала,
Потос непостоянный исчез, только я и осталась,
Дабы, владыка, явиться к тебе за стрелой всепобедной!"
Молвила только, а Эрос уразумел уж посланье!
Ибо понятлива юность, и не окончены речи,
А она уже начало, конца не дослушав, познала!
Так он, вспыхнув, воскликнул, и гневная речь полилася:
"Кто же обидел Пафийку? На всех и на всё ополчуся
За нее! Коли матерь будет в печали и в страхе,
Непобедимой стрелою я и Зевеса умечу!
120 [121]
Так что в неистовой страсти взмоет орлом в поднебесье
Снова иль кинется в море быком, разрезающим зыби!
Если обидела дева Паллада иль Хромоногий,
Кекропийское пламя снова на матерь подвигнув,
Стану с обоими биться, с Афиною и Гефестом!
Ежели Лучница снова, Звероубийца, вспылила -
Горний меч Ориона высмотрю в поднебесье,
На Артемиду направлю, на землю повергну богиню!
Резвоплесничного Майи отпрыска унесу я
Вдаль на крылах, пусть кличет Пейто свою понапрасну!
130 [131]
Я и без стрел всемогущих, лука с колчаном не тронув,
Усмирю Аполлона лавром густоветвистым
И свяжу говорящим венчиком гиацинта!
Не трепещу я пред мощью Эниалия-бога -
Сладостным поясом страсти опутаю руки и ноги,
Двух божеств лучезарных совлеку я на землю
И отправлю на Пафос, в спутники к матери милой,
Фаэтонта с Клименой, Эндимиона с Селеной,
Дабы и боги узнали, что всех я в мире могучей!"
Молвил и быстрой стопою прянул в высокое небо,
140 [141]
И быстрее гораздо Аглаи с парою крыльев
Он оказался в жилище разгневанной Афродиты.
Встретила мальчика тут же, радуясь сердцем, богиня,
Заключила в объятья, приподняла, посадила
Эроса на колени, милое бремя, и сладко
Целовала его в уста и в очи, ласкала
Дланию лук и стрелы, дотрагивалась до колчана,
И говорила будто во гневе хитрые речи:
"Ах, дитя, ты забыл Фаэтонта и Киферейю:
Пасифая не хочет с быком любовного ложа,
150 [151]
Надо мною смеется Гелий! Астридово семя,
Внука, Дериадея в сражение ополчает
На погибель вакханкам женолюбивого Вакха!
Сатиров Бромия страстных хочет сгубить, уничтожить!
Боле всего тревожит, что в облике смертного мужа
Бурного в битве Арея и Энио ополчает,
Невзирая на прежний пыл его к Афродите,
По наущениям Геры против идет Диониса,
Индов царю поборая... Что ж, коль Арей пособляет
Дериадею, сражайся ты за бога Лиэя!
160 [161]
Дрот у него - но лук твой сильнее гораздо, пред ним же
Зевс всевышний склонялся, Арей могучий, Гермеса
Сила, и Стреловержец сам сего лука страшится!
Милый мой мальчик, ах если б Пеннорожденной помог ты,
За бассарид сражаясь, за нашего Диониса!
Поспеши же к эойским пределам земли поскорее,
К индов просторной равнине, где есть служанка Лиэя
Среди войска вакханок, сияющая красотою,
Именем - Халкомеда; ведь если деву эту поставить
С Афродитою рядом на отрогах Либана,
170 [171]
То не смогут, мой мальчик, выделить Афродиту!
Так ступай же туда и безумному Дионису
Помоги, и Моррея срази красой Халкомеды!
Дам я тебе награду благую за выстрел из лука,
Скованный богом лемнийским венок, сияньем подобный
Гелия жаркому свету! Сладкое жало метнувши,
Ты угодишь обоим, Киприде и Дионису!
Так почти нашу птицу, вестницу сладких желаний,
Знак сочетания в счастье, счастливого сердца во браке!"
Молвила - Эрос от лона матери спрыгнул мгновенно,
180 [181]
Лук сжимая покрепче, колчан закинув за плечи,
В коем стрелы теснились всеукрощающей страсти!
Прянул пернатый мальчик в неба просторы, близ Керны
Развернул он крылья против Эос искристой,
Улыбаясь тому, что лучистого в небе возницу
Некогда он спалил огнем своей крохотной стрелки,
Так что сияние страсти затмило сияние Солнца!
Вскоре он оказался в средине индского войска,
Лук опирая о выю прекрасной Халкомедейи
190
И овевая ланиты оперением жала,
В сердце умети л Моррея стрелою... После, взбивая
Воздух своими крылами, прянул обратно он в небо,
Прямо к воротам отчим, мерцающим средь созвездий,
Инд оставив горящим пламенем пылким любовным!
Сладкотомное пламя тело его охватило -
Бросился вслед за девой Моррей, злосчастный влюбленный,
Меч уже не вздымая, вращая копьем понапрасну.
Жалило буйное сердце только одно лишь желанье,
Сделался хмелен от страсти, взоры по кругу блуждали,
Лишь о Киприде и думал в неукротимом томленье!
200 [201]
Нимфа же с полководцем индов всего лишь играла,
Изображая вздохи и разного рода томленья
Девы влюбленной, и сердце Моррея взлетело до неба
В глупой надежде на счастье... Он мыслил: в сердце девичьем
Равная страсть пылает, что так же и дева томится;
О, безумный! - он мыслил благоразумную кожей
Черной своею прельстить, забыл он, каков его облик!
Но смеясь и лукавя в сердце коварном, вакханка
Близостью бедного дразнит, сказанье одно открывает
Недругу: как бежала некогда некая дева
210 [211]
От быстроногого Феба, подобного ветру Борею,
Как несчастная встала подле брега речного,
Уперевши девичьи стопы́ о струи Оронта,
Как земля расступилась у почвы зыбкой приречной,
В лоне гонимую деву из состраданья укрывши!
Развеселилося сердце Моррея от были древнейшей,
Только одно и печалило: ведь гонимую Дафну
Аполлон не настигнул и страстью не насладился...
Звал он медлительным Феба, Гею тем попрекал он,
Что сокрыла беглянку, не познавшую брака,
220 [221]
Сладостным жаром пылая, он трепетал и страшился,
Что Халкомеда любимая, точно как некогда Дафна
Пустится в быстрое бегство, девичество оберегая,
Как бы ему не остаться ни с чем, как Фебу когда-то!
Вот и ночной спустился мрак, окончилась битва,
И, одна, Халкомеда в чаще лесной блуждала,
След обнаружить желая безумного Диониса.
Не было с нею ни роптров, ни Рейи кимвалов презвонких,
Кои обряды Лиэя бессонного возвещали,
Шла она тихо, печально, не мысля о пляске веселой,
230 [231]
Губы молчанье хранили, столь непривычны к молчанью -
Ибо она понимала болезнь спасителя бога!
Робко и спотыкаясь Моррей вперед пробирался,
По сторонам озираясь, деву пытаясь увидеть,
Проклинал Фаэтонта поспешность, в мыслях царила
Мужа одна Халкомеда, шептал он нежные речи,
Голос его прерывался в безумье Кипридиной страсти,
Ибо ночные стрелы томлений сердце язвили:
"Прочь, о луки и стрелы Арея, могучей оружье
Сердце мое пронзило! Прочь, щиты и колчаны,
240 [241]
Сладкое жало желанья меча и дрота сильнее!
Не ополчусь против войска вакханок неистовых боле,
Отчего бога и землю, и влагу родную оставив,
Жертвенник я воздвигну Киприде и Дионису,
Бросив медный дрот Эниалия и Афины!
Боле не жжет меня пламень битвы, неумолимый
Эниалия светоч пламя страстей победило!
Нежным огнем я охвачен! Ах, если б в толпе суматошной
Сатиров мне оказаться нагих, забыться бы в пляске
Посреди бассарид, хотя бы ладонью коснуться
250 [251]
Локтя ее иль в объятьях сжать мою Халкомеду!
В край Дионис фригийский прислужника Дериадея
Пусть уведет под игом рабским, чтоб жил в меонийских
Я пределах, не в отчих, средь нив плодоносных, обильных!
Тмола, а не Кавказа желаю, хочу я отныне
Отчее имя инда отбросить и зваться лидийцем,
Эроса зваться рабом, склонившимся пред Дионисом!
Пусть Пактола потоки несут меня, а не Гидаспа!
Пусть Халкомеды жилище станет мне сладостным кровом!
Вакх и Киприда в битве объединясь, победили
260 [261]
Кровников Дериадея, пусть люди ныне промолвят:
"Страсть сразила Моррея, а тирс низвергнул Оронта!"
Так восклицал он, томяся - и мыслил о Халкомеде
Только единой, в смятенье чувств и мыслей, во мраке
Разгоралось сильнее пламя страстных томлений!
Вот уж и плотный сумрак безоблачный и бесшумный
Двигаясь сам собою, чернотою окутал
Все в этом мире, покровом и безмолвным, и зыбким.
Ни единый прохожий во граде не появился,
Ни одна из работниц не занималась работой,
270 [271]
И ни единой прялки под светочем не кружилось,
Круг совершая бессменный колеса неустанно
В пляске неостановимой из пряжи тянущего нити.
Жен прилежных сморила за светочем негасимым
Дневная злая работа, и даже ползучие змеи
Спали там, где заснули, гла́ву хвостом обвивая,
В кольца свернув тугие гибкое длинное тело.
Некий слон у соседних городских укреплений
Сладостным сном охвачен, спиной опирался о древо...
Только один бессонный, не ведающий покоя,
280 [281]
Ныне Моррей блуждает по граду без толку и цели.
Вот он жену Хейроби́ю спящею оставляет,
Вспоминает, шагая, сказанье о страсти древнейшей,
Что средь мужей киликийских, живущих у Тавра, ходило:
Узнает он жертву жала желанья в созвездьях,
Смотрит на дом небесный, парящий в горнем эфире,
Поминая Европы соложника, вышнего тура.
К северу обращает внимательный взор ревнивый,
Каллисто́ замечает и созвездье Повозки
Неподвижное видит - сразу же вспоминает,
290 [291]
Как под женским обличьем Лучницы к нимфе проникнул
Дий незримый... Подъявши взор свой Тельца повыше,
Миртила зрит, что древле пламенным был возничим,
Что способствовал браку и Гиппода́мейю-деву,
Подменив восковую сту́пицу на колеснице,
Пелопу все-таки выдал... Рядом с Кассиопеей
Крылья орел раскинул, соложник девы Эгины,
Сам же он вдруг уловок таких возжелал, чтобы рядом
Насладиться любовью с еще незамужнею девой...
И, бессонницей мучаясь, молвит он слово такое:
300 [301]
"Знаю как принял образ сатира Зевс всемогущий,
Дабы в облике этом деву поять Антиопу,
Насладившись любовью на радостных торжествах брачных;
Я желаю того же облика, чтобы в веселой
Пляске средь благорогих сатиров веселиться
И с Халкомедою-девой на ложе любви сочетаться!
Знаю теперь, Киферейя, почто ты на индов гневишься:
Жалят их дроты за то, что Гелия инды соседи,
Ты ведь забыть не в силах, как он тебя видел в ловушке!
Не Фаэтонт мой родитель - почто, Афродита, гневишься?
310 [311]
Не Пасифая мне матерь, быка соложница, даже
Ариадне не брат я! Камни и скалы, кричите:
По Халкомеде томлюся - она не желает О дроты,
Прочь! Смертоносные копья, прочь и быстрые стрелы!
И Арей не спасает от ярой в бою Афродиты!
Не победил меня Бромий - Эрос-малютка низвергнул!"
Так в ночи понапрасну в стонах Моррей изливался.
Сладкого Гипноса крылья над девою не простирались
Халкомедой беглянкой, - смерти вакханка искала,
В страхе перед безумным Морреем, страшилась, что страстью
320 [321]
Муж ослепленный принудит любовью ее сочетаться
С ним, ведь Вакха-владыки нет... К зыбям эритрейским
Путь она направляет в ночи и к волнам взывает:
"Ах, Мели́с, сколь блаженна ты, ведь не зная томлений
Страсти, ты мчишься по пенным зыбям Океана привольно,
Избежав домогательств безумного Дамнеменея!
Счастлив девичий удел твой! Томимого похотью мужа
На тебя ополчила пены дочь, Афродита -
Но хранит тебя влага, хоть и матерь Пафийки,
И умрешь ты в пучинах девушкой... Если б морская
330 [331]
Зыбь взяла Халкомеду, укрыла в глубях соленых,
Дабы она избежала безумных желаний Моррея!
Я бы тогда назвалася новою Бритомартидой,
Брака бегущею девой, за море убежавшей,
Дабы Миноса страсти в новой отчизне избегнуть!
Нет, не страшит меня похоть земли колебателя, бога
Посейдона, как древле Астери́ю страшила,
Гнал он ее неустанно по морю, пока Стреловержец
Остров, бегущий по водам под веяньем ветров свирепых,
Неподвижным не сделал, укоренив его в тверди!
340 [341]
Ах, прими меня, влага, в гостеприимное лоно,
После Мели́с - Халкомеду, новую Бритомартиду,
Что отказалась от брачных утех ненавистного мужа,
Дабы спаслась от Моррея и от самой Афродиты
Халкомедейя! О, сжалься! Спаси беззащитную деву!"
Молвила так, с мольбою к пене морской обращаясь.
И заплескалися зыби круговратные моря,
Ибо Фетида на помощь пришла служанке Лиэя;
Облик свой изменивши, предстала пред Халкомедой
В образе девы-вакханки с утешительным словом:
350 [351]
"Будь же смелей, Халкомеда, не бойся ложа Моррея,
Явлено мною знаменье твоей девической чести -
Нет, никто не посмеет осквернить твое ложе;
Пред тобою Фетида, и браку я тоже враждебна,
Как и ты, Халкомеда; меня преследовал так же
Вышний Зевес своей страстью, хотел к любви приневолить,
Если б не прорицанье древнего Прометея,
Что от меня родится потомок, Кронида могучей
Не пожелал он, чтоб отпрыск Фетиды сильней оказался
И родителя свергнул, как Зевс это с Кроном содеял!
360 [361]
В хитрость пустись и спаси нас! Ибо коль скоро погибнешь
Так и не сведав страсти пылколюбовной без мужа,
Инд могучий все войско вакханок нынче погубит.
Ах, обольсти же лукавством Моррея, спасешь ты от смерти
Войско безумного Вакха, бегущее с поля сраженья!
О, притворись, что пылаешь Пафийки пламенем, если
К ложу Моррей, сей воин, потащит тебя против воли,
То не противься Киприде - ведь есть у тебя и защита,
Оплела твое лоно змея, что тебя охраняет!
После победы возьмет змею твою в горнее небо
370 [371]
Дионис, и в круге созвездий она засияет!
Вечный девичества вестник, твоих нетронутых чресел,
Близ светил лучезарных Короны, когда сотворит он
Ариадны Кидонки сияющее созвездье!
Северному Дракону равна Змея твоя станет,
Над землею сияя вместе со Змееносцем!
После восславишь Фетиду морскую, когда ты увидишь
Пламенное созвездье, блеском подобное Мене!
Не страшись домогательств! Никто из мужей не развяже-
Пояс девичий на чреслах нежелающей девы -
380 [381]
Я клянусь Дионисом, вкусившим яств от Фетиды,
Я клянусь его тирсом и Афродитою пенной!"
Молвила так, утешая, и облак вкруг девы сгустился,
Страж ни единый вакханки в сумраке этом не видел,
Ни один соглядатай, крадущийся шагом неслышным,
Иль козопас запоздалый, обуянный желаньем
Деву какую схватить и любви у дороги предаться!
Комментарии
Отправить комментарий