Двадцать первая песнь - о гневе Энносигея,
Об Амвросии сраженье, об ухищрениях индов.
Дриантиад не оставил прежней угрозы и брани,
Снова секиру двойную подъял он, и ринулся снова
На Бассарид, по дебрям гоня их - но в Амвросию
Зевс вдыхает небесный мужество и отвагу.
И вакханка, пылая неистовой яростью битвы,
Гору-скалу поднимает и мечет громаду в Ликурга.
Падает от удара с главы шелом меднозданный...
Царь, разъярившись, хватает глыбу громадней и мечет
Мощно в грудь обуянной яростью битвенной девы,
Но не повергнул и речью соромною разразился:
10 [11]
"Битв повелитель Арей, родитель силы Ликурга,
Узри сором потомка, ибо вместо Лиэя
Бьется со слабою девой и безоружной к тому же!
Море секиры могучее, ибо в пучине соленой
Бог Дионис сокрылся, а я стою неприкаян...
Должен ли я вернуться во град, не свершивши деянья?"
Молвил он, и Амвросию, напрягши могучие мышцы,
Обхватил вкруг бедер - связать ее вервием хочет,
В рабство взять Бассариду, увлечь от края родного,
Бромия мамку родную, священнобезумную деву,
20 [21]
Рубит двойною секирой, желая в спину уметать...
Но не сошла она с места, и никакого потока
Крови не пролилося из перерубленной плоти!
Оная нечестивца бежала, Гею молила,
Дева шафранноодетая, вызволить от Ликурга...
Плодоносная Гея недра свои открывает,
Бромия Бассариду в благолюбимое лоно
Заживо принимает, сию Амвросию... И дева
Преображается в стебель гибкой лозы виноградной,
Обвивается крепко вкруг владыки Ликурга -
30 [31]
Выю ему сдавила, душит плетью-побегом,
Тирс потеряв в сраженье, бьется грозной листвою!
Рейя в великой яри дар речи дала растенью,
Сделаться дабы угодной властителю лоз Дионису.
Вот вопиет Амвросия человеческой речью:
"Не откажуся вовеки биться, хоть я и растенье,
Я умерщвлю твое тело побегами, а вместо цепи
Медной свяжу тебе руки волокнами лозовины!
Будучи и лозою, стану сражаться, и скажешь:
"И среди лоз бассариды убьют того, кто убил их!"
40 [41]
Бойся гроздовия в битве! Недругов ненавистных
Дроты-ветви сражают, пронзают копья-побеги!
В жизни с тобой я сражалась, в смерти тебя ниспровергну,
Вот какова могучесть тех, кто питал Диониса!
Слышал ли про держилодью, рыбку морскую, что часто,
Слабая, нападает на моряков и их струги,
В море их остановив? Довольно бывает ей глотку
Приоткрыть, дабы судно остановилось на месте!
Я - держилодья земная, не из железа, из листьев,
50
Мне гроздовье - оружье, что в схватках врагов побеждает!
Здесь пребывай, в ожиданье, ты увидишь, как отпрыск
Славный богини Тионы вернулся из лона морского!"
Так изрекал из пыльной зелени глас Амвросии,
Ставшей лозой виноградной, низвергшей владыку Ликурга.
Узами побежденный зелеными дикий воитель,
Неодолимой листвою будучи обездвижен,
Все же вопил непрестанно, дерзко грозя Дионису,
И обессилел - напрасно старается, бьется и тянет
Выю от хрупких побегов, опутавших все его тело...
60
Тщится и силится крикнуть - чем боле усилий, тем боле
Узы могучей и крепче! И вот сбежались вакханки,
Видя, что воин почти удушен зелёною ветвью...
Тут Арей копьеборный похитил секиру двойную
Сына, боялся, что Бромия ярая дева святая
Поразит смертоносной секирой тело Ликурга.
Только вот Дриантиада не смел от узилищ зеленых
Освободить, ибо молний родителя устрашился:
Громы грозящего Дия с высей будто заслышав
Тут, набросившись яро на кудри густые героя
70
Неукротимого, рвет власы Поликсо́ в исступленье,
После в недруга чрево впивается пястью свирепой,
Бахтерец с тела сдирает и рвет его на кусочки,
В ярой свирепости гнева - о, пойте, отважные Музы,
Чудо сие из чудес! Ведь панцырь был из железа,
Женские слабые руки как полотно его рвали!
Только сплели из стеблинок тонкие прочные плети,
Пышноволосая Клейда и Гигарто лозовая
Бичевать устремились сразу же спину Ликурга,
Мяса кровавые полосы с плоти сдирая при этом!
80
Шипом изострым аканфа Флейо́ в безумье лодыжки
Прободает; Эрифа, с нею и Эйрафиота
В бороду сразу густую впиваются посередине,
Мужа повергнуть пытаясь на землю. В сражении этом
Корифейка вакханок пляшущих, Фасилейя,
Злым пронзает бодцом во гневе недруга бёдра...
Вот ополчилась Теопа, вскормительница Лиэя,
Посохом щит пробивает; кромсают владыку Ликурга
Бромия соименница, Бромия, и Киссеида,
Плющелюбивая дева с бичом во дланях лютует...
90
И, когда мука такая терзала владыку Ликурга,
Худшее горе случилось: на арабийские земли
Энносигея-бога воздвигла горная Рейя,
Могущего и мир разбить ударом безмерным!
Вот разбивает затворы, что чрево земли закрывают,
Моря владыка, земли колебатель, трезубцем пучинным:
Из внутричревной бездны вырвались бурные ветры,
Ветры, рвущие почву, ибо воронкой воздушной
Страшно они буравят самую толщу земную...
Неколебимое лоно колеблется Араби́и,
100
Кровли, под облаками парившие, пали на камни,
Вырваны с корнем дубравы... Лишь только ударил трезубец,
Арабийской Нисы в пляс пустилась основа,
Ясени полегли, посыпались листья лавра
В прах и сосна лесная рухнула в горные сосны!
И, пока бури подземья, колеблющие мирозданье,
До основанья рушат жилищ столбы и подпоры,
Новое горе приходит неслыханное. В лачугах
Уединенных плетью Ме́гайры змееволосой
Возбуждены, все жены нисийские вдруг замычали,
110
Собственное потомство умерщвляя - вот матерь
Мальчика ухватила одна и подбросила в воздух,
И вперед головою летит ребенок на камни;
Вот другая терзает младенца, груди не давая,
Третья уж обагрила длани кровавым железом,
Искромсав на кусочки тельце, ставши Агавой
Яростной... Кинулись жены все на собственных деток,
Собственных новорожденных ножами режут на части...
Вот иной устрашенный бичом неистовым Пана,
Пастырь земли арабийской резне предается свирепой!
120
Так быкопасов терзает яростное безумье
Рейи, что на младенцев собственных даже ярятся
И в куски их кромсают... Разума вовсе лишились,
И не питают деток - хоронят в собственном чреве!
Но и под пястью вакханок, в объятьях зелени душной,
Связанный, царь не склоняет колена перед Лиэем,
Дланей к Дию не тянет, моля милосердной защиты,
Молнии не страшится, изрыгает угрозы
На Бассарид, и даже завидев блистанье зарницы
Над головою своею, не клонится перед Вакхом!
130
Сыпятся отовсюду удары, но и побоев
Вовсе он не боится, недругам сопротивляясь,
Только Арей защищает воина, спорит единый
С Зевсом и Посейдоном, Рейей, Землею, Нереем,
Вакхом Мукой терзаясь, кричит он гласом безумным:
"Пламя мечите! Палите лозу, огню предавайте
Вакхово это гроздовье, пепел в пену морскую
Киньте, туда, где укрылся сей Бромий глубокопучинный,
Доблести арабийской соглядатай! Богиня
Моря, сама Фетида, да примет пепел гроздовья,
140
Пусть пылание листьев зальет она пеной морскою!
О, разбейте оковы - они только морок непрочный!
Да! Лишь морок, я знаю, нереид Посейдона!
О, разбейте и бросьте в зыби меня! Я желаю
С богом Протеем сразиться! Светоч смолистый зажгите!
Выйти хочу на берег, пламенем мщенья разрушив
Влажного Меликерта, Вакхова гостеприимца!"
Так вопиял, угрожая Нерею и Дионису.
Гера пришла в Арабию и Эниалия сына
Освободила, с лозою изнемогшего в битве,
Медью Арея изострой, направила на вакханок
150 [151]
Мечного лезвия блеск божественного творенья,
И обратила в бегство кибелиных дщерей сиянье!
После она срубает железом листву Амвросии,
Что оплела все тело спеленутого Ликурга,
Успокоила после Лазурнокудрявого бога,
Зевсова родича Гера, и Рейю, богиню праматерь,
Вымолила Ликургу среди бессмертных Блаженных
Место... И арабийцы на жирных камнях алтарных
Сына Дрианта как бога чтут, но не возлияньем
160
Медовосладкого сока от сбора плодов Диониса -
Кровию, в память Ликурга, сражавшегося против Вакха!
Все это старец Хронос свершит намного позднее.
Зевс же отец, дабы смертный не повадился боле
Подражать всем поступкам неистовейшего Ликурга,
Что оспорил победу непобедимого Вакха,
Сделал сего безумца, царя, слепцом побродяжкой,
Ищущим по дорогам в неузнаваемый город
Путь, того, кто поможет страннику правильно выбрать
Направленье, что вечно пыль придорожную топчет.
170
Все в горах это было. Тем временем в эритрейском
Море Нереевы дщери в доме глубокопучинном
Лакомствами морскими потчевали Диониса.
Зависть и ревность отбросив к небесным высям Семелы,
Приободрившись, запела в честь винообильного Вакха,
Воскормительница Диониса Ино, что морскою
Стала богиней, и нектар сладостнотерпкий в кратерах
Меликерт виночерпий подал, брат Вакха молочный.
Бог продлил пребыванье в струистых подводных жилищах,
Море стало просторным домом изгнаннику в безднах!
180
Часто средь водорослей качался в Фетидином лоне
Вакх, кормилицу также, прекраснокудрую матерь,
Не устает он приветить Ино, кадмейскую деву,
Заключает в объятья нежные и Палемона,
Погодка и брата молочного... В это же время
Онемевшей стопою ступая без мысли о пляске,
Позабыв хороводы вольные, песен не помня,
В поисках Вакха блуждает растерянная Мималлона,
Следа повсюду взыскуя Лиэя, ушедшего в море;
Сатир, любящий игры (с лица его спала улыбка!),
Скорбию отягчен и горем, что столь ему новы!
190 [191]
Паны, топча копытцем чащи лесные и склоны,
Паны повсюду ищут пропавшего Диониса.
Да, и силены не пляшут: умолкнув, бросив кимвалы,
Слезно по нем тоскуют... Стонет кронийская дева,
Воскормительница Диониса, дева Макрида, вакханка,
Та, что скорби не зная, стояла рядом в повозке
Все в печаль погрузились, в разгаре скорби всеобщей
Скельмис, оставив приюты морские, где нет даже зыби,
Сам же сухим пребывая, гнал повозку по волнам
И возвещал возвращенье близкое Диониса!
200 [201]
И когда покидает трапезу Вакх морскую,
По отрогам Кавказа к весям и градам индов
Вестник летит ветроногий винотворного Вакха;
Быколикий, подобен обликом круторогим
Он богине Селене рожками точно такими,
Носит через плечо он шкуру козочки горной,
Что на ключице левой крепится гнутой застежкой,
Шкуру, что до бедра до самого справа доходит,
А от ланит обеих уши как у онагра
Дикого, шерстью густою покрыты. А в середине
210 [211]
Поясницы выгнулся хвост волнистый и гибкий.
Стало смеяться над вестником индов смуглое племя,
Видя как к месту глашатай, где на двойной колеснице
Высился Дериадея трон, с трудом пробирался.
Остановились внезапно слоны боевые владыки,
Молвил царь, издеваясь над сатиром, голосом громким:
"О двутелые вой, коих ко мне посылает
Дионис быколикий, игрушка для битвы свирепой,
Вы двуприродны, и ликом не только смертные люди,
Вы как будто и звери... Своею двойною природой
220 [221]
Одновременно быки и мужчины! Ведь оба же лика
Слиты, и морда бычья, и человеческий облик!
Вакх же твой притязает на власть над огнем, ибо вышел
Он из лона Тионы, сожженной молнией Дия!
Только пламени влага могучей! И ты это ведай:
Инд Гидасп, мой родитель, залить в состоянии пламень
Зевса, возженный когда-то от огненного дуновенья!"
Молвил - и распри начало знаком сим оглашая,
В щит свой пестрочеканный мечом ударяет немедля,
В самую середину, и от медью обитой
230 [231]
Шкуры воловьей отзвук пошел и гулкий, и мрачный!
Грозному же владыке, губы открыв в изумленье,
Резвокопытный посланец измолвил ответное слово:
"Дериадей скиптроносный! Бог Дионис призывает
Индов винную влагу давить из сладких гроздовий,
Годную для возлияний богам, без войны или битвы!
Если они откажут, то с тирсами ополчится
Род вакханок свирепых и в рабство повергнет Гидаспа!
Истинное посланье ты слышал! Ныне промолви
Слово ответное, дабы я передал Дионису!"
240 [241]
И скиптроносный во гневе речь извергает правитель:
"Что за дерзкие речи держит сия образина!
Стыдно мне, воину, силой повергнуть такого на землю -
Ни щита не имеет, ни дрота изострого в дланях!
Ведомо, что предводитель твой претерпел! То проведал
Ганг: и трусость Вакха, и силу отваги Ликурга!
Знаю, что твой властитель, бог ложный, бегством спасался
Во глубину морскую спасительного простора!
Коли желаешь, немедля в мидийский край отправляйся,
Там говори о плясках и шествиях Диониса!
250 [251]
Бактрию обойди, где богом Митру считают,
Светит свет ассирийский в Персиде, Дериадей же
Ни Блаженных бессмертных не знает, ни почитает
Ни Зевеса, ни Солнца, ни хора созвездий небесных!
Крона вместе с Кронидом, губителем власти отцовской,
Крона, потомство пожравшего собственное - отрицаю!
Он ведь лишил Эфира органов детородных!
Знать не хочу приношений поздней лозы виноградной,
Не приемлю иного питья, кроме злата Гидаспа,
Хмель мой - копье боевое, питье - мой щит волокожий!
260 [261]
Не рождала Семела меня во пламени грома,
Принявшая погибель в огне, но только лишь Распрей
Меднодоспешной я вскормлен, битвами ненасытимой!
И меня не заботят Диевы дети, лишь только
Двух я богов почитаю в мире - Воду и Землю!
Прочь! И про это трусу доложи Дионису!
Горе тебе! Удалися! Не то тетиву напрягу я!
Горе тебе, если дланью схвачусь за копье! И для боя
Собирай своих чудищ, безоружных безумиц,
Бейся с Дериадеем, и после индов победы
270 [271]
В спутники Диониса своим копьем я добуду!
Ты не глашатай больше, ведь ты же не в состоянье
Быть и рабом домашним! Но твоими ушами
Обвевать на пирах меня тебе я дозволю!"
Молвив такое, он взглядом грозным его отсылает.
Все же царь на табличке восковой нацарапал
Бранное Вакху посланье, на створках ее деревянных:
"В силах ли, о Дионис, ты биться с Дериадеем?"
Так написал, а вестник пустился обратной дорогой.
Возвеселились силены, ибо восстал из зыбучих
280 [281]
Вод Дионис и смешался с толпою жительниц горных.
Прыгали сатиры, в пляску пустились бурно вакханки,
И на слабых ногах и Марон-старик взвеселился,
Опершися руками на шеи вакханок-соседок -
И вино полилося от уст благовонной струею!
Простоволосая, песню заводит тотчас Мималлона,
Восхваляя в сей песне вернувшегося Диониса.
Бог же лозы виноградной забыл о недавних печалях
Радости предаваясь, ибо узнал он в пучине
Все, что произошло от Протея, отца Торонея:
290 [291]
Как земля Араби́и страдала от землетрясенья,
Как Ликург по дорогам, немощный, бродит, ослепнув,
Как пастухов постигла вдруг смертоносная ярость,
Как земледельцев разум тронулся, как на кусочки
Женщины новорожденных стали терзать не жалея,
Как Гиады взнеслися и даже как Амвросия
Жизнь земную оставив, взлетела к высям Олимпа,
Та Амвросия, что билась с неукротимым Ликургом,
Не одолевшим лозы виноградной с листвой и гроздовьем..
В радости все пребывали, когда невредимый и здравый
300 [301]
Вестник, нетерпеливо поджидаемый, прибыл.
Он рассказал о безумной надменности Дериадея,
Подавая табличку двойную с войны объявленьем.
Медлить не стал Дионис: на битву он всех призывает,
Только проведав про эти вести от Дериадея,
Писанные на табличках буковками нарезными!
Он повелел радаманам кочевным (их некогда Минос
Выгнал из острова Крита, и они добралися
До земель Араби́и), по Рейи-богини совету,
Быстрые струги морские для битвы с индами строить.
310 [311]
Сам же быстро повозку погнал к восточным пределам,
Словно утренний светоч сияя в доспехах. Кавказа
Кручи и скалы минуя, край горный отрогов высоких,
Пересекает он пашни светоносного края,
Достигает пределов, где бег зачинает бог Гелий.
Вот раздается окрест благотирсного шум ополченья,
В бой идущего войска нагорного Диониса;
Дериадей же засаду индов располагает
Рать отправив свою на берег противолежащий.
В этом замысле он вдохновлялся только всецело
320 [321]
Меднодоспешным Ареем. Вот уж на стругах все войско
Индов, весла вздымая, плывет через воды Гидаспа.
Вот разделяются рати индов на две половины,
По берегам похожим идут реки копьеносной.
В сторону Зефира вел свои рати Турей-полководец,
Дериадей продвигался в сторону жаркого Эвра.
Было там место с тенью густою, чаща деревьев
Тесно переплеталась ветвями и листьями вместе,
Образуя полость просторную. Не достигала
Ни одна в полете стрела сих могучих деревьев,
330 [331]
Если кто и стрелял бы; и в сердцевину чащи
Не доходили солнца лучи, хоть и в полной силе
Жара полдневного, листьев сплетенных не пробивали,
Даже и ливень небесный не смачивал почвы в сих дебрях,
Воды дождливого Дия, едва ли в сводах ветвистых
Слышался Зевсов ливень, льющий волну дождевую.
Этою чащей лесною двигались тайно отряды,
Прячась в зеленом подлеске, под сенью густою деревьев
Незаметно, бесстрашно; в лоне непроходимом
Дебрей бесшумно шагали шагом они осторожным,
340 [341]
Не сминая ни ветви, не трогая ни листочка,
Не пригибаясь от страха, не трепеща, точно зайцы,
Ни один и цветом в лице своем не изменился:
Духом были бодры и отважны, и даже на ложе
Сна, когда очи смеживши, с недругом ждали сраженья -
Так они шли под песню, в ногу на битву шагая!
Комментарии
Отправить комментарий