В сорок седьмом песнопенье - Персея и Икария гибель
Злая, и Ариадна в пышнотканом хитоне!
Вот уж мало-помалу по градам молва полетела,
Весть сообщая повсюду о шествии Диониса
Пышногроздного в землях Аттики. Пляски и песни
Зазвучали в Афинах в честь бессонного Вакха;
Празднество пышно справляли: жители шумной толпою
Вышли на улицы, город украсив листвой и коврами,
В честь благогроздного Вакха граждане увенчались
Листьями и гроздовьем его лозы благодатной;
Как украшенье, жены к персям своим подвязали
Чаши железные, таинств и празднеств вакхических знаки,
10 [11]
Девушки в хороводы соединились, венками
Плющевыми венчая свои аттидские кудри;
Илиссос, прославляя Бромия, заплескался
Бурно, Эвия песню затянули единым
Гласом, в пляске сойдяся, кефисидские камни!
Травы с цветами пустились в рост, и из лона земного
Выросли сами собою лозы, полные сладких
Ягод, масличные рощи багрянцем одев Марафона!
Залепетали дубравы, и луговые Хоры
Вырастили в долинах речных двухцветные розы!
20 [21]
Сами собою взрастают лилии с длинным стеблем!
Вторит авлос Афины вослед фригийским авлосам,
И тростники ахарнян песнью двойной зазвучали,
Управляемы пястью искусной, из глоток согласных
Звонкая песнь зазвенела юницы с брегов мигдонийских
И вакханки шумливой, тихо обнявшей за плечи
Девушку с берегов пактолидских, поющую с ними!
Вот уж идут хороводы и светоч двойной загорелся
(Древле Загрей родился - потом появился и Бромий!)...
Помнящая об Итиле, о Филомеле-ткачихе,
30 [31]
Песня аттидская льется жалобой соловьиной,
Зефира певчая птица защебетала под кровлей,
Мысль о Терее далеко в ветре воздушном развеяв...
Нет, никто не остался вне хоровода во граде!
Вакх приветственный входит в домы Икария. Старец
Отличался искусством в насажденье деревьев!
Вот попытался хозяин старый в честь гостя пляску
Изобразить, Диониса встречая - за стол приглашает
Бога лозы виноградной, яством скромным накрытый:
Подает Эригона напиток из козьего млека,
40 [41]
Остановил ее Бромий и плясолюбивому старцу
Мех протянул с напитком, разрешающим скорби,
Он с вином благовонным подал сосуд десницей
Старцу Икарию, молвя ласковые реченья:
"Старче, прими подношенье, незнаемое в Афинах!
Осчастливлю тебя я, сограждане старца прославят
И навсегда превозмогут славою превеликой
Старец Икарий - Келея, Метанейру - Эригона!
Матери древней Деметры ныне и я соперник,
Колос Део изобильный землепашцу дарила -
50 [51]
Триптолем собирал пшеницу, сберешь ты - гроздовье!
Горнему Ганимеду станешь соперник единый,
Превзойдешь Триптолема, ведь полевые колосья
Не утоляют печали, сие вину лишь возможно,
Лишь лозовое гроздовье в горестях смертных утешит!"
Молвил он слово такое гостеприимному старцу,
Чашу сладким наполнив вином, бодрящим и терпким!
Пил вино постепенно старик, виноградарь искусный,
Жаждою распаляясь ко влаге сей благородной.
Дочерь уж не подавала млека отцу, но за чашей
60 [61]
Чашу ему подносила, дабы испил родитель.
Вот он приободрился, из многочисленных кубков
Вин отведав, и сразу принялся, пьяный, ногами
Пляску выписывать резво, раскачиваясь на месте,
И запел славословье в честь Эвия и Загрея!
И сему садоводу являет бог виноградный
Виноградные ветви, дары, угодные Вакху,
Учит его бог Эвий, как выращивать лозы,
Как обрезать их, и землю рыхлить, сажая их в ямки,
И другим земледельцам виноградарь умелый
70 [71]
Передает дар Вакха, лоз виноградных отростки,
Учит, как надо возделать грозд овие Диониса:
Из своего кратера льет он сок благовонный
В деревенские кружки из глины преизобильно,
И пируют крестьяне, чаши опустошая.
Вот, насладившись влагой из благоуханного меха,
Благодарит Эригоны отца один из пришедших:
"Молви нам, старче, откуда добыл ты нектар небесный?
Не с берегов Кефиса золотистая влага,
Нет, не подарок наяды медовосладкий напиток,
80 [81]
Медоточивые струи не из источников наших,
Илиссос ведь не может окраситься влагой пурпурной!
Это питье невозможно пчеле прилежной сготовить,
Насыщающей смертных Это что-то другое,
Только меда послаще, слаще воды самой лучшей...
Нет, не напиток это, добытый с оливы аттидской!
Лучше, чем млеко напиток твой, его не сравню я
С ним, даже с медом смешавши, дух несущим и сладость!
Коль розоперстые Хоры в наших садах научили
Добывать сей напиток из всех растений для смертных,
90 [91]
То от Адониса это дар и от Киферейи -
Благоуханная влага, роса от роз благовонных!
Изгоняет печали питье это странное, наши
Горести и заботы развеивает по ветру!
Не подношенье ли это небесной Гебы всевечной?
Не подарила ли это державная дева, Афина?
Кто же похитил с неба кратер, из коего в чаши
Зевсу и всем Бессмертным Ганимед возливает?
Сча́стливей ты Келея гостеприимного, коли
Ты принимал под кровлей одного из Блаженных!
100 [101]
Мыслю, что бог какой-то пришел к тебе гостем желанным
И за пиром приятным это питье тебе подал,
Дар, что колос аттидский богини Део превосходит!"
Молвил гость, изумленный сладким напитком, от уст же
Сладостно песнь излилася крестьянская радостно, громко!
Чашу за чашею пили хмелеющие земледельцы,
Помрачаясь рассудком, в неистовство приходили -
Вот уж глаза помутнели, вином окрашены чистым,
Щеки зардели ярко, забилось бешенно сердце,
И в висках застучало, гла́вы бессильно поникли,
110 [111]
Кровь побежала сильнее по жилам, мозг распухает...
Им, опьяненным, казалось: лоно колеблется тверди,
Пляшут окрест деревья, закружились отроги!
Вот уже, непривычный к стольким чашам напитка,
Некий муж покатился по земле в опьяненье,
Вот уж толпа деревенщин, охвачена подозреньем
И безумьем, на старца Икария устремилась,
Мысля, что некиим зельем он отравить их пытался -
Этот секирой железной, а тот, сжимая во дланях
Заступ... Вооружился третий серпом изострым,
120 [121]
Коим жал он колосья; камень припрятал четвертый,
Пятый посох пастуший схватил возмущенною пястью!
Так вот и навалились. Один же из них в безумье
Стариковское тело бичом избивал беспощадно!
Виноградарь искусный, старец злосчастный, на землю
Повалился от страшных ударов, под стол покатился,
Посбивал все кратеры и замер уже, полумертвый,
В луже пу́рпурной влаги... Из головы разбитой
Крови потоки лилися под ударами пьяниц,
И кровавые струи смешались с влагою винной!
130 [131]
И, в Аид отлетая, молвил он слово такое:
"Бромия-гостя напиток, утешающий в скорби,
Сладостный, оказался мне горек... Радовал сердце
Всем, лишь Икарию-старцу дал печальную участь...
Сладостный, он Эригоне желчь, Дионис бесслезный,
Дочери нашей дарует, слез горчайших потоки!"
Но не закончил он речи, судьбина слово прервала...
Вот и лежит он, мертвый, глаза его полуоткрыты,
Дочери милой не видит - на голой земле, по соседству,
Спать повалились убийцы опьяненные старца,
140 [141]
Точно трупы недвижны... А поутру, пробудившись,
Стали плакать над мертвым, кого во хмелю погубили.
Разум вернулся к ним, и взваливши тело на плечи,
Понесли его в чащу ближайшую и в истоке
Горном, в струях прозрачных, страшные раны омыли;
Тело, растерзанное в неистовстве опьяненья,
Собственными руками схоронили убийцы.
Дух Икария, дыму подобный, направился к дому
Отчему, к Эригоне, явился в смертном обличье,
Призрачным сновиденьем, тенью неясною, смутной,
В образе человека, недавно убитого, в платье
150 [152]
Изобличавшем удары ненайденного убийцы,
Кровию обагренном, осыпанном пылью и прахом,
В платье, висящем клочками, изорванном страшным железом.
Пясти тень простирает и подходит поближе,
Приоткрывает раны ужасные перед девой.
Ужасается дочерь страшному сновиденью,
Кровоточащие язвы узрев на главе отцовой,
Исходящие кровью ужасные раны на вые
Призрачный же родитель молвит дочери скорбной:
"Встань, злосчастная дочерь, отца поищи родного!
160 [162]
Встань! По следам опьяненных убийц иди неустанно!
Да, это я, твой родитель замученный, коего после
Чаши вина невежды убили железом изострым!
Счастлива ты, дитя - ведь ты убиенного гла́вы
Не видала пробитой, не слышала страшных ударов,
Ты седин не узрела, забрызганных грязью кровавой,
Как полумертв, обескровлен, он корчился только во прахе,
Ты не зрела дубинок отцеубийных, ведь боги
Уберегли твои очи от зрелища тела отцова,
Тело растерзанное увидеть не попустили!
170 [172]
Ныне смотри на одежды в пурпурных подтеках и пятнах,
Ибо вчера до беспамятства люд деревенский упился,
Непривычною влагой Вакха смутился их разум -
И на меня напали, и острым железом пронзили,
Я овчаров напрасно звал, никто не услышал,
Лишь запоздалоголосой Эхо клик отозвался,
Жалобное отраженье стенаний и жалоб отцовых!
Более ты не поднимешь посоха на луговине,
Более трав и цветов искать не пойдешь ты средь пастбищ,
Стад не узреть тебе, супруга в доме не видеть,
180 [182]
Более ты за ручку мотыги уже не возьмешься
В благородя́щий сад провести орошенье благое!
Медоточивого тока винных струй не испивши,
Плачь над отцом убиенным, отныне сирая дочерь,
Вижу, что жизнь провести тебе неневестной придется!"
Так он изрек и сокрылся, пернатый призрак, во мраке.
Пробудилася дева, румяные стала ланиты
Раздирать и в скорби терзать упругие перси,
Стала рвать она пряди из кудрей густых от мучений,
После взглянув на стадо быков на склонах скалистых,
190 [192]
Скорбная вопияла в слезах и отчаянье дева:
"Молвите, милые выси, где труп Ика́рия спрятан?
Участь знакомого вам пастуха, быки, расскажите!
Что за люди убили родителя милого в чаще?
Где мой отец благонравный? Учит, как прежде, соседа
Плод возделывать новый? Странствует по земледельцам?
Иль наставляет в искусстве выращиванья грозд овья?
Иль пастуха с огородником празднество разделяет?
Молвите мне, злосчастной - сколь можно, его подожду я!
Коли в живых родитель остался, то жить как и прежде
200 [202]
Стану, в саду копаться, свои цветы поливая;
Коли родитель умер, к чему и цветы, и деревья,
Лишь над телом родимым принять смерть пожелаю!"
Так восстенав, устремилась в чащи горного леса,
В поисках милого тела отца, убиенного только
Ни козопас невинный, ни гуртовщик, пасущий
Скот на всех перегонах, иль быкопас - не могут
Деве помочь или даже на след навести недавний,
Место ей указать, где убили Икария-старца.
Долго она понапрасну блуждала, пока ей садовник
210 [212]
Некий о том злодействе правды всей не поведал,
Не показал могилы недавно убитого старца!
Только узнав об этом, впала дева в безумье
Скорбное, срезала кудри она над милой могилой
И, босоногая дочерь, слез оросила потоком
Неиссякаемым землю, хитон и пеплос девичьи...
Онемевшие губы замкнула после в молчанье...
Пес же, сопровождавший Эригону, разумный,
Спутник в поисках тела, заскулил и заплакал,
Скорбь разделяя скорбящей. И вот, в помрачении горя,
220 [222]
Подбежала ко древу огромному дева и сделав
Крепкую петлю, выю в силок удушающий вдела,
Жизни себя лишила, на ветви высокой повиснув,
Пляску погибели страшной стопы ее заплясали...
Так умерла, доброхотно приявши погибель, а рядом
Пес ее горестным воем оповестил о деянье
Скорбном, и слезы струились из глаз бессловесной твари...
Нет, этот пес не оставил одну, без охраны, хозяйку,
Он близ древа остался, диких зверей отгоняя,
Горных львов, леопардов, когда же прошли мимо древа
330 [232]
Путники, он показал им место сие, бессловесный,
Где на ветвях высоких в петле хозяйка висела.
Сжалились перехожие странники, видя такое,
Подошедши поближе, они с ветвей ее сняли,
Густолистного древа, выкопали могилу
Заступами, схоронили тело в земле девичье...
Пес же как будто бы ведал, что делают люди и всем им
Помогал, сострадая, рыть могилу когтями,
Будто бы всё разумел он, землю могильную роя.
Так они и схоронили недавно умершую деву,
340 [242]
После, печалуясь горько по безвременной смерти,
Прочь поспешили из леса каждый по собственным нуждам,
Только вот пес у могилы один на страже остался
Лишь по собственной воле - он ведь любил хозяйку!
Сжалился Зевс всевышний, в круге созвездий небесных
Он поместил Эригону сразу за Льва хребтовиной,
Держит в деснице колос Дева, ибо не хочет
Гроздов она виноградных, причину смерти отцовой;
Старца Икария рядом с дочерью Дий помещает
Волопасом-Боотом называет и светит
350 [252]
Это созвездие близ Медведицы аркадийской,
Пса же палящего рядом с Зайцем располагает,
В Гончих Псах, где Арго́, созвездие горнего свода,
Проплывает по кругу, словно по морю, Олимпа!
Вот каково сказанье ахейское, в нем как обычно
Смешаны вымысел с правдой, истина такова же:
Вышний Зевс Эригоны душу с злакодержавной
Девой соединил на небе. Собаку земную
Поместил он средь Гончих Псов, с ними сходную ликом,
Сириусом ее назвали. Икария душу
360 [262]
Также вознес на небо, давши ей имя Боота!
Вот каковы Кронида дары аттидским пределам,
Вот как почтил Всевышний Палладу и Диониса!
После того, как оставил Илиссос сладкоструйный
Вакх, отправился он на Наксос, край виноградный.
Эрос дерзкий раскинул крылья над ним, Киферейя
Реяла впереди, любви она богу хотела,
Ибо уже оставил спящую на побережье
Деву Тесей неверный, покинув остров на лодье,
Позабыв все обеты... И вот Дионис увидел
370 [272]
На берегу пустынном спящую Ариадну,
И изумленье мешая со страстью, молвил вакханкам,
Хороводы ведущим, восхищенное слово:
"О бассариды, в роптры не бейте, не поднимайте
Шума ни пляской, ни дудкой! О, не спугните Киприду!
Только вот пояса нету на деве Кипрогенейе!
Мнится, Харита с лукавым Гипносом свиделась в этом
Месте. Но лишь только Эос явилась и засияла,
Спящая Паситея проснулась! Но кто одеянья
Дал на Наксосе деве Харите? Не Геба ли это?
Но на кого она чаши Блаженных оставила? Может,
380 [283]
Это Селена, повозкой правящая блестящей?
В силах ли Мена оставить любимого Эндимиона?
Не среброногую ль деву Фетиду я вижу на бреге?
Но не нагая богиня румяная... Молвить по правде,
Лучницы вижу наксосской отдых после ловитвы,
Пот она омывала в море после охоты!
Тяжкий труд порождает сладостный сон... Но в чаще
Кто же видал Артемиду в пеплосе? Стойте, вакханки!
Пляску оставь, о Ма́рон! Не играй на свирели,
Пан мой милый, не должно сон сей Паллады нарушить!
390 [293]
Только вот где же Афины копье? И кто же подъемлет
Шлем меднозданный богини, эгиду Тритогенейи?"
Так Дионис измолвил. Тотчас с песчаного брега
Брошенная невеста приподнялась - и проснулась!
Ни жениха не узрела, ни корабля, ни дружины...
С зимородками взрыдала кидонийская нимфа
И побрела по брегу, брачному дару эротов,
Стала любимого кликать по имени, и близ прибоя
Струги искала дружины, бранила ревнивую дрему,
Более всех упрекала матерь Пафийки, пучину!
400 [303]
После Борея молила, заклиная обетом
Брачным его Орифи́и, вернуть Тесея на Наксос
Снова, дать ей увидеть корабль, столь сладостный сердцу!
Боле еще молила Эола жестокого, дабы
Внял он мольбе и исполнил, дабы послал он противный
Ветер лодьям отплывшим, да только брошенной деве
Бог Борей (он и сам ведь несчастен!), увы, не помощник -
Ветры, несущие струги к аттидскому брегу на деву
Брошенную рассердились и взревновали... Дивился
Эрос девичьей печали на радостном Наксосе, мальчик
410 [313]
Мыслил, что на песке сама Афродита тоскует,
Ибо даже в страданье блистала красой Ариадна,
Скорби ее украшали, и сравнивать коли с богиней,
То и сама Афродита, лучащаяся улыбкой,
Славная сладостным смехом, и очи Пейто и Хариты,
Эроса пламень могучий смирились пред плачем девичьим!
Плачущая Ариадна так восклицала, тоскуя:
"Сладостный Гипнос явился, Тесей любимый покинул,
Счастлива ль я в сновиденье? Себя в стране кекропийской
Я узрела, любимый Тесей уж в отческих домах
420 [323]
Сладостное единенье с чистою Ариадной
Подготавливал, пляски и песни в честь девы звучали,
Радостными перстами я брачный алтарь убирала,
Брачным венцом уж кудри венчала, а рядом любимый
Был в одеждах нарядных, готовый к обрядам Киприды!
Сладостное сновиденье! Увы мне, несчастной! Оставил
Неневестною деву жених! Пейто! Милосердья!
Празднеств брачных не стало, во мраке полночном осталась!
Эос из зависти злобной расхитив все, появилась!
Я пробудилась - со мною нет желания сердца!
430 [333]
Мнимые лики эротов являлися предо мною,
Видела я обманный сон о свадьбе счастливой,
Не состоявшейся, милый Тесей меня бросил навеки!
Даже кротчайший Гипнос жесток ко мне Молвите, скалы,
Горемычной - так кто же афинского воя похитил?
Коли Борей дохну́л - пойду тогда к Орифи́и,
Только и Орифи́я гневна, ведь из Марафона
Родом она, откуда родом Тесей, мой любимый;
Коли тут Зе́фир виновен, скажите невесте Ириде,
Матери страсти, как ею угнетена Ариадна!
440 [343]
Коли Нот или дерзкий Эвр, то пойду я молиться
Эос, матери горькой сих необузданных ветров,
Гипнос! Верни сновиденье счастливое, я умоляю,
Милый мне лик, хоть и лживый, верни мне, подобный лику
Истинному, чтоб могла я (хоть в сне!) насладиться Кипридой!
Ах, еще хоть немного пускай он со мною побудет,
Дабы узнала я жало Эроса хоть в сновиденье!
Если в аттидские земли Тесей, мой суженый лживый,
Увлекли тебя ветры бурные от наксосских
Скал, ты только шепни мне - пожалуюсь сразу Эолу,
450 [353]
Пусть бесстыдные ветры ревнивые нам не мешают!
Если ж изгнанницу тут, не ведающую про это,
На наксосских песках мореходец жестокий оставил -
Против Фемиды пошел он, Тесея и Ариадны!
Да не знать мореходцу сему попутного ветра,
Да погонит по гребням его неистовый вихорь,
Милостей да не узнает спокойного Меликерта!
Нот да дохнет ему в спину, когда он желает Борея,
Да взволнуется Зе́фир, не Эвр желанный, и вместо
Кротких ветров весенних да веют зимние бури
460 [363]
Для него одного во всем неспокойном просторе!
О, мореход нечестивый! Но и сама я ослепла
В страсти к согражданину чистой богини Афины...
Горе мне, жалкой влюбленной! Ибо Тесей как воитель
Столь же мне стал желанным, сколь и возлюбленным мною!
Нет, не такие слова говорил он с нитью в деснице,
Нет, не такие слова говорил тогда, в лабиринте!
Если б его свирепый убил минотавр... Не безумствуй,
Речь моя! Да не погибнет возлюбленный! Горе мне, горе!
Нет! Отплыл одиноким Тесей в родные Афины!
470 [373]
Нет... Без сомнения, знаю: отплыл он отсюда с другою!
Страсть в его сердце иная, и ныне он в Марафоне
Занят свадебной пляской - на Наксосе я блуждаю...
Наксос мне - брачное ложе, Тесей, неверный любимый!
Я потеряла отца и супруга! О горе мне, горе!
Миноса я не увижу, Тесея боле не встречу!
Кноссом не любоваться, Афины града не ведать!
И отца, и отчизну утратила - горе злосчастной!
Зыбь и соль мне подарки на свадьбу - куда побегу я?
Бог какой мне поможет и в Марафон переправит?
480 [383]
Чтоб Ариадна с Тесеем и Афродитой судилась!
Кто меня над зыбями взнесет? Когда бы другую
Нить Ариадне увидеть, чтоб истинный путь показала!
Этого ныне желаю, дабы над вспе́ненной зыбью
Перелетев Эгеиды, я в Марафоне явилась,
Дабы тебя обнять, хоть меня ты и ненавидишь,
Дабы тебя обнять, хоть ты и клятвопреступник!
Дабы меня хоть служанкой взял, когда пожелаешь!
Буду стелить тебе ложе не в отчем дому, в Марафоне,
Словно добыча в набеге на Крит и невесте счастливой
490 [393]
Стану служить как рабыня за ткацким станком неустанно,
Ткать да воду в кувшине носить непривычном, ревнуя,
Сладостному Тесею ее поднося за вечерей -
Только б любимого видеть! Родимая некогда матерь
Для земледельцев трудилась, пред пастырем выю сгибала,
Верной была подругой быку бессловесному в стаде -
И принесла теленка ему - не хотела и слышать
Дудку пастушью как твари бессловесной мычанье!
Нет, не хочу я посох чуять на хребтовине,
Нет, не хочу я в стойло - желаю быть близ хозяйки,
500 [403]
Дабы голос Тесея, не рев иль мычание, слышать!
Петь я хотела бы песню свадебную молодому
Мужу, ревность упрятав в сердце к его новобрачной!
Остановите у мелей наксосских лодьи и струги,
О, мореходы! Причальте - иль гневаетесь на что-то?
Кто тут из Марафона? Коль едет в обетованный
Край этот сей мореходец, в жилище любви и согласья,
Жалкую пусть возьмет, хоть град кекропийский увижу!
Коли меня ты оставишь, о мореходец жестокий,
Молви, тогда Тесею о горестной Ариадне,
510 [413]
Молви, как проклинает клятвопреступного мужа!
Ведаю, отчего́ лгуна Тесея оставил
Эрос тяжкогневливый: вместо Геры Дзиги́и
Божества, что на смертных брака ярмо налагает,
Брачный обет он Афине принес, не знающей ложа,
Общего что ж, о люди, у Киферейи с Афиной?"
Горестной речью такою девы Вакх наслаждался,
Ведал он о Кекропии, ведал он и о Тесее,
И об обманном бегстве с Крита... И вот перед девой
Он в лучистом сиянье возникнул, и Эрос могучий
520 [423]
Затрепетал крылами, стегнул ее поясом страсти,
Дабы любовью зажглася поблагороднее, дабы
Миноида вспылала к родичу Дионису!
Вот злосчастной влюбленной, стенающей Ариадне,
Вакх, чаруя ей сердце, молвил слово такое:
"Дева, зачем причитаешь над кекропийцем обманным,
Дева, забудь Тесея - станешь возлюбленной Вакха,
Не ничтожного мужа из смертных! А коли отраден
Юноша, милый ровесник тебе, то Тесею ль равняться
Юностью и красотою, и доблестью с Дионисом?
530 [433]
Скажешь: "Там, в переходах подземного лабиринта
Пролил он кровь быкомужа, твари кровь двуприродной!"
Ведаешь ты о нити спасительной, ведь вовеки
Муж афинский победы и с палицей не одержал бы,
Если б не помощь девы румяно ланитной, нет нужды
Молвить про Эрос иль про Пафийку, иль нить Ариадны!
Скажешь, что град Афины лучше высей небесных?
Минос, отец твой, не равен всемогущему Дню,
Кносс родной не подобен горним сводам Олимпа!
Сей мореходец не тщетно Наксос, мой остров, оставил!
540 [443]
Бог всемогущий, По́тос, дает тебе брак благородней:
Ты, блаженная, худшее ложе теряя Тесея,
Обретешь Диониса, с ним сочетавшись любовью!
Что же лучшего можешь просить? Ибо станет навеки
Домом горнее небо, а свекром - и сам Кронион!
Участью не сравнится с тобою Кассиопейя
Из-за славы небесной дочери, ибо и в высях
Андромеду в оковах звездных Персей оставил,
Я же тебе предназначил звездный венец, дабы знали:
"Вот сиянье супруги венколюбивого Вакха!""
550 [453]
Так он ее утешил. Обрадовалась Ариадна,
И о неверном Тесее память в зыбях утопила,
Внемля небесным обетам страстно влюбленного Вакха;
Тут начинает Эрос брачный покой готовить,
Свадебные хороводы зашумели, вкруг ложа
Вдруг цветы возрастают, весенней зеленью целый
Наксос остров оделся с помощью орхоменских
Дев, адриады запели брачные гимны, наяды
Вкруг истоков, нагие и босоногие пляшут,
Славя союз Ариадны и божества винограда!
560 [463]
Громко поет Ортиги́я для кровного родича Феба
Градодержца и славит брачною песнью Лиэя,
Пляшет в пляске веселой сей незыблемый камень!
Алые розы сплетая в пурпурную плетеницу,
Радуется огнепылкий Эрос (венок ведь с созвездьем
Сходен!), венца появленье звездного предвещает!
Вкруг наксосской невесты вьются малютки эроты!
И на свадебном ложе, соединившим супругов,
Стал отцом Хрисопатор, зачинателем рода!
И втечение долгих лет земных круговратных
570 [473]
Будет он вспоминать пророчества матери Рейи,
Наксос благой оставив, полный дыханья Хариты,
Всю миновал он Элладу и Аргос конеобильный
Посетил, хоть Гера издревле Инахом правит!
Там ведь не приняли бога и жен, хороводы ведущих,
Сатиров резвых изгнали и тирсы вакханок отвергли -
Да не порушила б Гера пеласгийские домы,
Злобу ревнивую к богу винограда питая!
Старых силенов прогнали - и разгневанный Бромий
Насылает безумье на племя жен инахийских!
580 [483]
Вопль ахеянки громкий подняли, по перекресткам
Понеслись, нападая на всех, кто им попадался,
Стали безумные резать ножами своих же младенцев -
Меч одна ухватила и отпрыска зарубила,
Эта убила сразу трехгодовалого сына,
Третья бросает в воздух вопящего громко малютку,
Ищущего лишь персей, млеком обильных! Так Инах
Собственными глазами увидел гибель младенцев!
Мать умерщвляла сына, ни о чем не печалясь,
Женщины позабыли о долге своем материнском!
590 [493]
И Астерий-поток, что юности видел начатки,
Приношение кудрей, срезанных к повзросленью,
Ныне узрел не пряди волос, а детские трупы!
Только Лиэй покинул край, как один пеласгиец
К слугам уже уходящим громко кричал напоследок:
"О, двуприродные твари с гроздовьем во дланях, ведь Аргос
Гера дарила Персею, нам нужды нет в Дионисе!
Есть у нас отпрыск Зевеса, нам не надобно Вакха!
Резвовеселой стопою давит Бромий гроздовье -
Наш сородич по небу высокому быстро ступает!
600 [503]
Серп ведь плющу не подобен, и тирсоносного Вакха
Наш с мечом серповидным Персей превосходит намного!
Войско индов разбил Дионис, но равны́ ли, я мыслю,
Горгоубийца Персей и Бромий Индоубийца!
Коли в краях гесперийских на многошумном просторе
В камень тирренскую лодью Вакх обратил всемогущий,
То Персей обратил пучинное чудище в камень!
Коли ваш Дионис в просторе бесплодно-пустынном
Спящую Ариадну спас с песчаных прибрежий,
То от уз Андромеду Персей крылатый избавил,
610 [513]
Брачным же выкупом стало чудище, ставшее камнем!
И не была к Андромеде благосклонна Пафийка,
И Персей наш невесту не отбивал у Тесея,
Чист он был перед свадьбой... Матерь его, Данаю,
Не сожигало пламя небесное, как Семелу!
Ибо отец Персея ливнем любовным из злата
Пал с поднебесья на ложе, подругу не жгло его пламя!
Не восхищаемся Вакхом - разве могучую в дланях
Пику он воздымает Арееву, Горгоубийца!
О, Персей! Не сражайся с плющом мечом серповидным,
620 [523]
Рук не пятнай плесницей, с женской ступни оброненной!
О, не снимай убора айдесского перед враждебным
Ты венцом виноградным, а если ты пожелаешь,
Вооружи Андромеду на безоружного Вакха!
Нет, Дионис, поскорее покинь ты конеобильный
Аргос, в своих семивратных Фивах води хороводы,
Снова терзай Пенфея - Персей не сравним с Дионисом!
Инаха быстрые воды оставь, пусть тебя принимают
Фив аонийских потоки ленивые! Напоминать ли:
Струи Асопа и ныне кипят от пламенных громов!"
630 [533]
Молвил он слово такое, смеяся над Дионисом.
Пеласгийская Гера кликнула рати аргивян,
Прорицателя облик Мела́мпода приняв, вскричала,
Горгоубийцу Персея громко к себе призывая:
"О, Персей шлемогривый, отпрыск небесного рода,
Меч серповидный подъемли, не дай изнеженным тирсам
Жен бездельных и слабых край обездолить аргивский,
Не трепещи пред змеею единой, в кудрях засевшей,
Ибо твой серп смертоносный окрашен пурпурною кровью
Змей, чело обрамлявших девы, Медусы Горгоны!
640 [543]
Ополчись на порядки Бассарид, о покое
Меднозданном воспомни, в коем Данае на лоно
Влажный Зевес проливался ливнем золотоносным,
После ложа Данаи, после златообильной
Страсти да не преклонишь колена пред жалким Лиэем!
О, покажи, что от крови Крониона происходишь!
О, покажи, что от рода златого ты и от горних
Туч, несущих на землю бури и непогоды!
С сатирами расправься! Ополчись на Лиэя!
Смертоносное око яви змеевласой Медусы!
650 [553]
Дай мне - после владыки, объятого зыбью Серифа -
Нового Полидекта узреть превращение в камень!
Ибо с тобою всемощная арголидская Гера,
Мачеха Бромия бога! Защищая Микены,
Серп подъемли и город спаси, дабы Гера узрела
Ариадну, что следом рабыней бредет за Персеем!
Сатиров быкорогих толпы низвергни! Вакханки
Пусть же станут под взором смертельным Горгоны Медусы
Камнем, ликом нисколько не изменившись, а после
Каменными изваяньями улицы града украсишь,
660 [563]
На площадях инахийских статуи эти поставишь!
Что Диониса трепещешь? Он ведь не Диева рода!
Что же он может сделать? Ибо летящего в небе
Разве в силах настигнуть пешеход на дороге?"
Так его ободряла - Персей же ринулся в битву!
Вот пеласгийские трубы к бою уже призывают,
Вот уж один воздымает копье ратоборца Линкея,
Этот - дрот Форонея древний, а третий стремится
В битву, за плечи закинув щит волокожий Абанта,
Ясень Пройта и тул Акрисия пятый вздымает
670 [573]
Муж. Иной ополчился храбрец на свирепую битву,
Меч изострый Даная взяв (тот меч обагрялся
Некогда кровью супругов дочкиных в царских палатах)
Сей секиру хватает огромную, коей у храма
Инах когда-то, служитель ревностный Геры аргивской,
Мощно быка уметил, приведенного в жертву!
Войско воинственное на ко́нях быстрых и резвых
Выступает на битву вслед за Персеем: владыка
Встал впереди всей рати, клич боевой испуская,
Пеший, закинув за плечи колчан округлый подале,
680 [583]
И наложив стрелу на лука жилу тугую!
Так повелитель аргивян стоял, Персей серпоносный,
И у лодыжек героя крылья плесниц трепетали,
Главу Медусы вздымал он, коей и видеть не должно!
Бог Иовакх ополчил на битву плясуний безумных,
Сатиров быкорогих, пришел он в священную ярость,
В небе узрев героя, готового с ним сразиться.
Тирс воздел он во дланях и собственный лик защищает
Адамантом, сим камнем, укрепленным дыханьем
Зевса, защиту от взора ужасного девы Медусы,
690 [593]
Обращающего на лик посмотревшего в камень!
Видя рати вакханок и приготовленья Лиэя,
Молвил, в шлеме гривастом, Персей, над ним насмехаясь:
"Ах, как мило с зеленым дротом, с сим тирсом с листвою
Нежною ополчиться, в войну как будто играя!
Коль ты от Диевой крови - дай доказательства рода!
Коли ты златом владеешь струй быстротечных Пактола
Я от отца золотого, влажный Зевес мой родитель,
Только взгляни на стены алые комнат девичьих,
Там видны до сих пор следы дождя золотого!
700 [603]
Прочь из краёв именитых аргосских, державная Гера
Правит этой землею, она твою матерь низвергла,
Как бы Безумящего она не ввергла в безумье,
Как бы мне не увидеть с ума сошедшим Лиэя!"
Молвил и бросился в битву. На вакханок напала
Распалившись в сраженье, как и Горгоубийца,
Гера всемощная, в Вакха, над головой его вставши,
Молнией мнимой сверкнула, будто владычица громов,
В Бромия бросила пламя, дохнувшее жарким дыханьем.
Но Дионис рассмеялся, кликнув неистовым гласом:
710 [613]
"Гера, зачем злопыхаешь пламенами без жала?
Ранить меня ты не можешь и истинным пламенем неба!
Молнии Дня безвредны для Вакха! Еще ведь младенцем
Будучи неразумным, пламенем омывался
Я - не палил Диониса истинный пламень Зевеса!
Гордый Персей серпоносный! Остановись, не безумствуй:
Не с Горгоной придется, слабою девою, биться,
Не Андромеда в оковах станет наградой. С Лиэем,
Отпрыском Зевса, сразишься, единого некогда Вакха
Рейя вскормила млеком жизненосным, с Лиэем,
720 [623]
Коему пламя перунов брачное нянькою стало!
Веспер и Эосфо́рос пред коим дивятся - ведь индов
Рать он разбил, трепетали Дериадей с Оронтом,
Хоть исполинами были, подобные древним Гигантам!
Алпос, могу́т надменный, с головою до неба,
Отпрыск богини Аруры, колена согнул; и склонился
Род арабийский пред Вакхом, и мореход сикелийский
Славит еще тирсенийцев, плещущихся на просторах
Моря, коих когда-то я обратил во тварей
Пенной пучины, и пляшут они на зыбях словно рыбы!
730 [633]
Фив семивратных печали ты знаешь, и мне ль о безумном
Молвить царе Пенфее, о сыноубийце Агаве!
Ты не знаешь, что Аргос почуял силу Лиэя,
Вести тебе не подали, что уж ахейские жены
Изливаются в плаче по убиенным младенцам!
Что ж, сражайся, мой милый, и очень скоро восхвалишь
Вакха, что бьется зеленой ветвью, когда пред котурном
Непобедимым смирится плесница героя Персея!
Не победить ополченья тебе бассарид, не устану
Тирс воздымать виноградный, пока мне не покорится
740 [643]
Аргос! Умеченный в глотку плющевым моим дротом,
Серп пока не падет пред лозою! Тебе ведь на помощь
Не придет ни Кронион, ни Афина, ни Гера,
Хоть она ненавидит упорного Диониса!
Будешь, будешь повержен, надменные у́зрят Микены
Обезглавленного - обезглавившего Медусу!
Или, связавши, брошу тебя я в сундук меднозданный
И по зыбям отправлю тебе уж знакомого моря;
Коли желаешь, пристанешь ко брегу родного Серифа!
Раз уж так ты гордишься своим рожденьем от злата,
750 [653]
Пусть поможет в лукавствах тебе Афродита златая!"
Молвил - и стал он биться, и в бой устремились вакханки
С сатирами заодно, а над головою Лиэя
По поднебесью летая, бился Персей быстрокрылый.
Тут Иовакх внезапно стал исполином могучим,
До поднебесья главою достал, где носился на крыльях
Муж Персей, дотянулся до семислойного свода
Дланию исполинской и Олимпа коснулся,
И тучевого покрова - Персей от страха трепещет,
Видя десницу победную неустрашимого Вакха,
760 [663]
Что и Луны коснулась, и Солнца одновременно!
Вакха оставив, он бьется с безумною ратью вакханок,
И воздымая гла́ву смертоносной Медусы,
В гуще сражения в камень обратил Ариадну!
И бездыханную видя невесту, Вакх обезумел:
Мыслит, что Аргос низринет, уничтожит Микены,
Войско данаев рассеет, и державную Геру
Смерти предаст (ведь бьется неузнанной в битве богиня,
Облик мнимый провидца приняв, смертного мужа!);
Резвоплесничный Персей непременно нашел бы погибель,
770 [673]
Если б, сзади напавши, не ухватил на златые
Кудри Вакха Гермес, прилетев на крылатых плесницах,
И не молвил бы слова ласкового Лиэю:
"Зевса истинный отпрыск, пасынок Геры гневливой,
Некогда - ведаешь это! - я спас тебя от зарницы
И поместил тебя к нимфам, дщерям Лама-потока,
Дабы младенца вспитали, а после тебя я доставил,
Снова в собственных дланях, в домы Ино́ кормящей!
Благодари же Майи сына ты за спасенье,
Родич, и это сраженье оставь, ведь оба вы братья,
780 [683]
И Дионис, и Персей, изошли вы от крови единой!
С войском аргивским не бейся и серп не брани Персея -
Ибо аргосцы не сами ввязались в распрю, но Гера
Их распалила; обличье провидца Мела́мпода приняв,
Бьется в битве богиня! Ты же покинь эту битву,
Вновь свершит нападенье с кознями злобными Гера!
Скажешь, что окаменела супруга... Она ведь со славой
Пала, в битве сражаясь! Погибшую Ариадну
Должно восславить достойно, ибо убита героем,
Происходящим от крови небесной, не ратником смертным,
790 [693]
Победителем чудища и конеродной Медусы!
Нити Мойр не избегнуть: даже соложница Дня,
Умирает Электра, насладившись любовью
Зевса, горнего мужа, сестра родимая Кадма;
Дева Европа должна умереть! О, вспомни про матерь -
Только тебя породила, как тут же она и погибла!
Но не вошла во врата Олимпа Семела пред смертью,
Только после того как свершилась судьба, Ариадна
Умерев, вознесется в горние выси к созвездьям,
Засияет близ Майи, седьмою звездою Плеядой...
800 [703]
Что желать Ариадне большего, чем над землею
Светом лучиться горним, живя в небесах после Крита?
Ты же тирс опусти и брось во владение ветра
Брань, и лик Ариадны, смертной девы, на небо
Вознеси, где Геры лик небесный сияет!
Не разрушай же город, где кровь родителя правит,
И воздай уваженье равнине Ино быкорогой!
Не неистовствуй тирсом! Жен восхвалишь ахейских,
Коли алтарь воздвигнут они быкорогой Гере
И возлюбленной деве твоей, Ариадне-супруге!"
810 [713]
Так он промолвил - и Аргос конеобильный оставил,
Возвратившись на небо, после того как узы
Дружбы установил меж Персеем и Дионисом.
Но и аргивянка Гера в сем краю не осталась:
Изменивши обличье смертного мужа-провидца,
Вновь обрела свой облик и на Олимп возвратилась.
Старец Мела́мпод молвил инахийскому войску,
Отпрыск Линкея Пеласга, основателя рода:
"Повинуйтесь провидцу: в честь виноградного Вакха
В роптры медные бейте, в тимпаны эвийские Рейи,
Боле не надо плакать по племени инахийском,
820 [724]
Боле не будут гибнуть младенцы и мальчики наши,
Боле детей наших девы убивать уж не станут!
Так вознесите моленье благочестному Вакху,
Пляски затейте в честь Дия, Персея и Диониса!"
Так он рек пред народом - и люди возликовали,
Ночь напролет неустанно в честь Вакха плясали и пели,
И совершали обряды, в хороводах священных
Роптры гремели согласно, топали пятки о землю,
Светочи ярко горели, и всюду толпы сограждан
830 [733]
Белым мелом белили, справляя празднества, скулы!
И звенели тимпаны, и от меди гудящей
Гул двойной излетал и все алтари обагрялись
Жертвенной кровью, текущей из жил быков закаланных
И овец! У светилен алтарных мир заключили
Воины с Вакхом, а жены молили о милосердье.
Воздух полнился песней благодарственной, в коей
Славили все спасенье; инахийские девы
И менады на ветер свирепую отдали ярость!
Комментарии
Отправить комментарий