В песне сорок шестой безумца и нечестивца
Видишь ты гла́ву, Пенфея, и матерь-убийцу, Агаву!
Скоро владыка узнал во гневе, что пали оковы
Сами собою железные с дланей безумных вакханок,
Что менады сбежали в горные чащи лесные,
Скоро он понял хитрость невидимого Диониса,
И воспылал владыка Пенфей неистовым гневом!
После увидел он бога в венке из плюща над висками,
Волосы Диониса струились густою волною,
Кольцами рассыпаясь под дуновением ветра,
И разразился бранной речью царь нечестивый:
"Как хорошо, что Тиресий лживый был прислан тобою!
10 [11]
Ныне твои провидцы уж разум мой не обманут!
Молви кому-нибудь это! Сыну Рейя-богиня
Собственному отказала Зевесу - ужели воскормит
Сына Тионы? Спроси же Дикты пещеры об этом,
О, спроси корибантов, ведь ими дитя охранялось,
Вымя козы Амальтеи млеком вспитало малютку,
Вырастило Зевеса - не млеко Рейи-богини!
Ты же воспринял лживость вместе со лживой Семелой!
Из-за ее обмана спалил сию деву Кронион,
Так что как бы Кронид и тебя не поверг, как и матерь!
20 [21]
Я же не варварской крови, пращуром назову я
Струи Исменоса, вовсе Гидасп мне пенный не родич!
Дериадея не знаю, не ведаю о Ликурге,
Так что с сатирами и вакханками убирайся
Ты от потока Дирки; коль хочешь, тирсом изострым
Убивай в ассирийских пределах другого Оронта!
Ты не от крови небесной Крониона, ибо зарницы
Осветили бесчестье самозванки погибшей,
Молнии и перуны ложное видели ложе!
Ибо покои Данаи влажный не жег Кронион;
30 [31]
Кадма, отца моего, сестру он нес на хребтине
Бережно, деву Европу в море не утопил он!
Ведаю, что до рожденья младенца пламень небесный
Сжег вместе с матерью, дабы незаконного сына
Освободить из чрева горящего матери мертвой!
Если только дитя невинное не сгорело
Тайного ложа земного, свидетеля страсти Зевеса,
Только тогда я поверю, что ты себя называешь
Отпрыском горнего Зевса, не повергнутым громом!
Что же, ответь мне на это чистой правдивою речью:
40 [41]
Зевс Арея иль Феба рожал из лядвеи разве?
Если ты Диевой крови, взойди на свод поднебесный,
В горних живи просторах, оставь Пенфея и Фивы!
Ну же, скажи доброхотно, чтоб каждый остался доволен,
Не используй уловок Пейто, чарующей душу,
Разве Кронид породил из ко́сти тебя височной,
Расскажи нам об этом: Зевс всевышний и Вакха
Из головы как Палладу породил сам собою!
Я бы желал, чтоб Кронион высокогремящий, могучий
Породил тебя, дабы мог я тогда Диониса,
50 [51]
Отпрыска Дия, преследовать - я, Эхи́она отпрыск!"
Оскорбился такими речами бог, но ответил,
Гнев ужасный и грозный в сердце скрывая глубо́ко:
"Варварским правом кельтских пределов я восхищаюсь,
Там, где потоки Рейна свидетельствуют о рожденье
Незапятнанном, чистом от родителей верных,
Где решает река - рожден ли он в праведном браке!
Но не Рейна теченье судить меня праведно станет,
Не потоки ничтожной влаги и грязной, имею
Я могучей свидетелей: это отцовы перуны!
60 [61]
О Пенфей, не ищи доказательств, лучших перунов!
Верят воде галаты - поверь же пламени молний!
Я не нуждаюсь в покоях земных владыки Пенфея,
Отческое поднебесье - домы для Диониса!
Если б мне выбор делать меж сушей и звездным Олимпом,
Что бы ты сам посчитал значительней и прекрасней,
Семислойное небо иль семивратные Фивы?
Я не нуждаюсь в покоях земных владыки Пенфея,
Я лишь прошу уваженья к медоточивым гроздовьям,
Можешь не пить Диониса влаги хмельной и бодрящей!
70 [71]
Против Индоубийцы Бромия ты не сражайся -
Коли ты в силах, побейся с одною только вакханкой!
Может быть, имя дали тебе провидицы Мойры
Не напрасно, погибель мне возвещая? О, правда -
Царь Пенфей, порожденный от крови существ земнородных,
Должен делить и судьбину племени мощных Гигантов!
О, это правда - от крови горней Вакх происходит,
Значит, наследует также Гигантоубийце Зевесу!
Изгнанного Тиресия или Пейто, что с Семелой
Пребывала, спроси - родила ли младенца Тиона!
80 [81]
Коли узнать желаешь таинства плясовые
Эвия, о Пенфей, то скинь свое царское платье,
Пеплос женский на плечи набрось, стань девой Агавой -
Не убегут, коль помчишься в горы, от женщины жены!
Коли ты дикого зверя подстрелишь рукою своею,
Отпрыска Кадм похвалит, что с матерью он на охоте!
С Вакхом поспоришь, единый иль с Лучницей, коли сумеешь,
Назову тебя львов убийцей я с Актеоном!
Что же, оставь оружье! Ратников меднолатных
Убивают вакханки неоружною дланью!
90 [91]
Если вооруженный с безоружными бьешься
Девами, кто же восславит из твоих же сограждан
Мужа, павшего в схватке с безумною бассаридой?
Не страшится вакханка дротов пернатых иль копий,
Должен ты переодеться, чтоб стать неузнанным в женах,
Таинства так лишь увидишь плясовые Лиэя!"
Так убеждал он Пенфея, рассудок его помрачая,
Спутав его сужденья, поверг он владыку в безумье...
Мена же помогала богу Бромию в этом,
Над Пенфеем безумья бич воздымая. С Лиэем
100 [101]
Спутала мысли владыки Селена, похитила разум,
Перед которым уж много ложных видений носилось,
И потомка Эхи́она погрузила в забвенье,
Слух Пенфея грозным гулом она оглушила,
Вострубив наказанье трубы звучанием божьей.
Царь тогда устрашился, прошел он в свои покои,
Одержимый желаньем видеть таинства Вакха;
Он открыл благовонный ларец, где платья хранились
Женские, сидонийским пурпуром крашены ярко,
Пеплос накинул Агавы узорчатый быстро на плечи,
110 [111]
Покрывало на кудри накидывает Авто ной,
И на груди замыкает царской его поплотнее,
После он обувает ноги в женскую обувь,
Тирс берет он во длани и за вакханкой ступает -
Женские же одежды по земле волочатся...
Подражая менадам, Пенфей ступает, танцуя,
Сладостного безумья полный, плесницами быстро
Переступает, руками по-женски лукаво поводит,
Переплетая персты, ударяя дланью о пясти
Как в хороводе плясунья, когда же подъял он кимвалы,
120 [121]
Ударяя о медь их переплетенных пластинок,
Кудри его расплескались из-под ткани по ветру,
Лад послышался песни лидийской в честь Эвия - мнилось,
Будто вакханка стремилась в дебри уйти к хороводам
Видел он двух Фазтонтов, двоились и сами Фивы
Перед глазами, он мыслил и стенные ворота
Унести на плечах от башен Фив семивратных...
Окружили владыку сограждане плотной толпою:
Тот на пригорок взобрался, этот на камень повыше,
Третий облокотился о плечи толпы передней,
130 [131]
И поднялся четвертый на самые кончики пальцев,
На приграничном камне уж примостился пятый,
Сей на зубец взобрался стены, а этот уж пялит
Из бойницы глаза на то, что пред ним происходит,
Оный повис на башне, обхватив ее дланью,
И взобрался повыше, чтоб лучше видеть и слышать
Мимо несется прыжками огромными, в лес устремляясь,
Царь Пенфей, помавая тирсом в полном безумье!
Вот уж затворы сами Фив семивратных открылись,
Завращавшись неспешно в петлях врат исполинских,
140 [141]
Вот уж пред самым градом бежит он, и вьются по ветру
Кудри, уж оказался пред змеепитающей Диркой,
И кружася в безумной пляске, лад отбивает,
Вслед ему бог виноградный также быстро несется.
Только пришли они к месту, где были дубравы, где пляски
И обряды свершались в честь Бромия, где бассариды
Босоногие зверя преследовали лесного,
Сразу же Вакх виноградный приметил в горной чащобе
Ель, что стояла высоко, вровень с огромной скалою,
Исполинское древо с кроной густой и великой,
150 [151]
Закрывавшее тенью своею соседние склоны.
Тут, не боясь ничего, хватает бог за вершину
Древо и пригибает к земле, поближе к Пенфею,
Тот зацепился за ветви, вскарабкался сразу повыше,
Дабы яснее видеть с высоты все обряды -
Вот укрепляется в кроне, перебирая ногами
В пляске как будто бы, царь (неустойчиво положенье!)
Вот и приходит время буйства менад в этом месте -
Спорят они друг с другом, пеплосы наземь бросают
Вместе с небридами... С ними с гор примчалась Агава,
160 [161]
С губ ее падала пена безумья, так вопияла:
"О Автоноя, скорее туда, где Лиэевы пляски,
Где средь горных отрогов рокочут и свищут авлосы,
Песен Эвия, милых сердцу, желаю изведать,
Знать желаю, кто первым в пляске пойдет Диониса,
Кто же из нас в служенье Лиэю ревностней станет!
Что же ты медлишь с пляской? Ино́ нас опережает!
Боле она не в пучине, вышла дева из моря,
Вместе она с Меликертом, возничим, покинула зыби,
Дабы помочь Дионису, за коим нынче охота,
170 [171]
Дабы Пенфей нечестивый не злоумыслил Лиэю!
В горы, причастница Вакха! Сюда, исменийки менады -
Таинства Вакховы деять, в пляске ревностной ярой
С Бассаридой лидийской поспорить, дабы сказали:
"Мималлону мигдонскую одолела Агава!""
Только сказала - и тут же на древо она посмотрела,
Отпрыска увидала, подобного зверю в засаде...
И на него указала сразу безумным вакханкам,
Сына родного зверем алчным она называла!
Окружили менады древо тесной толпою,
180 [181]
Где он в ветвях скрывался, в ствол перстами впивались
С силой неистовой дланей, засевшего на вершине
Страстно низвергнуть желая Пенфея. Ствол обхвативши
Пястями крепко и сильно обеими, древо рванула
Мощно Агава и вырвала с корнем сосну вековую.
Пало древо на землю, склон Киферона открылся,
И покатился с верхушки древа вниз нечестивец,
Царь безумный Пенфей, пал вниз головою на камни!
Тут его оставляет навеянное Дионисом
Помраченье ума и видит он близкую участь
190 [191]
Смертную Вот возопил он жалобно, наземь низринут:
"Нимфы-гамадриады, укройте, чтоб не убила
Детолюбивая матерь Ахава сына родного!
Матерь, жестокая ныне, опомнись от исступленья!
Сына зовешь ты зверем хищным! Разве косматой
Гривой покрыт я густою? Львиному рев мой подобен?
Вскормленного тобою не узнаешь и не видишь?
Кто же твой разум и зренье похитил? Прощайте, отроги,
Киферона лесные и долы! Фивы, прощайте!
Матерь-сыноубийца, прощай! Прощай же навеки!
200 [201]
О, взгляни на ланиты с пушком молодым! О, взгляни же
На человеческий облик - не лев я, не зверь кровожадный!
Чрева плод пощади и вспомни, кого ты вскормила,
Ибо Пенфей пред тобою, твой отпрыск! Умолкни, мой голос,
Сам ты с собою лепечешь - не внемлет матерь Агава!
Коли меня ты прикончишь, Бромию угождая,
Собственною рукою убей, злосчастная матерь,
Пусть не терзают сына прочие бассариды!"
Так он пред нею взмолился, но не внимала Агава
Вот на него устремились неистовые вакханки!
210 [211]
Руки к нему простерли, в прах его повалили,
Первая ноги прижала, другая схватила десницу
Мощно и вырвала напрочь из плечевого сустава,
Автоноя же шуйцу сломала, матерь стопою
Отпрыска грудь попрала, пронзив безжалостно тут же
Тирсом изострым, от выи гла́ву она отделила!
Гордая сим убийством, с кровавой добычею в дланях,
В радости яробезумной пред Кадмом ею хвалилась,
Думала, что одолела льва свирепого в схватке,
С яростным хмелем в гортани стала хвалиться пред старцем:
220 [221]
"Благословенный Кадм - ты благословеннее станешь:
С безоружною дланью доблестную Агаву
Видела Артемида, и царица охоты
Зависть пускай скрывает пред девой, льва разорвавшей!
Пусть дивятся дриады деянью нашему! Дщери
Гармони́и родитель, копьем ополченный всегдашним,
Медный Арей подивится пускай на дитя, без оружья
Тирсом только ветвистым, львов разящее в схватке!
Что же, о Кадм! Позови-ка владыку нашего трона,
Позови-ка Пенфея, он позавидовать должен
230 [231]
Материнской добыче, принесенной с охоты!
Слуги мои, поспешите! И над воротами дома
Кадмова гла́ву эту в знак победы прибейте!
Ибо Ино́ сестрица добычи такой не имела!
Авто ноя, дивися и выю склони пред Агавой!
Ты никогда не добудешь славы такой - и награда
Эта заставит матерь завидовать Аристея,
Славную всякой ловитвой львоубийцу Кирену!"
Молвила так, воздымая трофей именитый. И внемля
Самохваленьям кичливым дочери сумасшедшей,
240 [241]
Кадм ответствовал, плача и горько в сердце горюя:
"Что за разумного зверя убила безумная дочерь?
Что за зверя убила, плод материнского чрева?
Что за зверя, потомка Эхи́она, нашего внука...
Посмотри же на гла́ву этого льва, что подъемлешь
Дланью и хвалишься коей пред родителем Кадмом!
Посмотри же на главу этого льва - Гармония
Оную в люльке качала и к груди прижимала!
Ты ведь сама вскормила сию добычу ловитвы,
Что зовется Пенфеем, добычу, что ныне подъемлешь!
250 [251]
Разве дитя не узнала собственное убийца?
О, взгляни же на зверя - ведь это сын твой родимый!
О Дионис, как прекрасна награда усердию Кадма!
Дар мне Кронион прекрасный брачный дал - Гармони́ю!
Дар, достойный Арея и Афродиты небесной!
В море Ино́, Семелу спалил Кронион Перуном,
Погребла Автоноя роголобого сына,
Горе теперь и Агаву горькое, матерь, настигло!
А Полидор злосчастный ныне беглец и изгнанник!
Горе! Один я остался как мертвый! Куда же
260 [261]
Скрыться, коль умер Пенфей и нет со мной Полидора?
Град какой меня примет? Будь, Киферон, ты проклят!
Старость ты обездолил Кадмову, внуков обоих
Ты убил: и Пенфея, и сгинувшего Актеона!"
Молвил Кадм свое слово. И слезами залился
Киферон почтенный всех ручьев и истоков!
Застонали дубравы и нимфы-наяды зашлися
В плаче, и пред седою главою горькою Кадма
Дионис устыдился! Мешая слезы с улыбкой
Божество беспечальное возвращает Агаве
270 [271]
Разум утерянный, дабы плакать могла над Пенфеем
Вот и увидела матерь собственными глазами
Жертву, и будто не веря, оцепенела от горя!
Вот увидела гла́ву растерзанного Пенфея -
Пала злосчастная наземь, забилась и заметалась,
Кудри в скорби глубокой осыпала пылью и прахом,
Бросила прочь небриду косматую с плеч, зарыдала;
Утварь священная Бромия выпала из бессильных
Рук, а перси нагие в кровь разодрала Агава:
Вот она сына целует в восковые ланиты
280 [281]
И в прекрасные кудри окровавленной гла́вы,
Жалобно причитает, слово слезное молвит:
"О Дионис жестокий, казнитель ненасытимый,
Возврати мне безумье, ибо в дарованном здравье
Худшее помраченье гораздо, с ума меня снова
Боже, сведи, дабы зверем сына я называла!
Думала, зверя низвергла - вместо же львиной гривы
Главу сына Пенфея воздымала во длани!
Счастлива сколь Автоноя в горе своем, ибо сына
Актеона оплакав, она его не убивала!
290 [291]
Детоубийца одна я! Ино́ своего Меликерта
Не терзала, изгнанница, не убивала Леарха,
Только отца погубила! О горе мне, горе злосчастной -
Зевс сочетался с Семелой, чтоб плакала я по Пенфею!
Зевс породил Диониса из собственной лядвеи, дабы
Кадмово все семейство до конца уничтожить...
(Кадмово семя убил ты - сжалишься ли надо мною?)
Ране на свадьбе великой за трапезой боги сидели,
Праздновал Кадм единенье в любви с Гармони́ей своею,
Сам Аполлон-песнопевец ныне лишь может прославить
300 [301]
Древней кифарою горе Агавы и Автонои,
Горькую участь Пенфея, злосчастную - Актеона!
Где ж, ненаглядный мой мальчик, от скорби искать исцеленья?
Нет, не держать пред покоем твоим мне свадебный светоч,
Нет, не услышать вовеки песен желанных эротов!
Кто из внуков утешит - пусть другая вакханка
Растерзала бы сына, не горькая матерь Агава!
Не проклинай же безумной родительницы, злосчастный -
Вакха, Пенфей, проклятью предай - Агава невинна!
310
Руки мои, сыночек, омочены кровью родимой
Выи, от главы единой кровь, истекшая щедро,
В пурпур окрасила яркий материнское платье...
Бромия чашу подайте, молю вас, но только не влагой
Винною я возлияю Вакху - ах, кровью Пенфея!
Я, многослезная матерь, о слишком рано умерший,
Собственными руками твое безглавое тело
Прахом укрою и так надпишу на сыновней гробнице:
"Странник, Пенфей упокоен в этой могиле, Агавы
Лоно его породило - погиб он от длани Агавы!"
Так безумица речи здравые говорила.
320 [321]
Тут принялась Автоноя ее утешать средь злосчастий:
"Горе твое внушает зависть! Хотела б того же
Я, ибо можешь в уста целовать Пенфея, в ланиты,
Или в милые очи, и волосы гладить густые!
Сколь ты блаженна, сестра - как матерь ты сына убила!
Вместо же Актеона, изменившего облик,
Плакала я над оленем, вместо главы сыновней
Хоронила лишь тушу в венце из рогов ветвистых!
Есть у тебя утешенье, ты видишь родимого сына,
А не обличье чужое, не тушу оленью хоронишь,
330 [331]
И ни копыт, ни ветвистых рогов пред собою не видишь!
Я же дитя не узнала, плакала над пятнистым
Мехом и грубою шкурой, не слышала глас человечий,
Матерью ставши оленя, не матерью человека!
Ныне я умоляю, о чистая дочерь Зевеса,
В честь Аполлона, отца моего Аристея-супруга,
Облик мой человечий преобрази ты в олений,
Милость подай Аполлону, дай злосчастнейшей следом
За Актеоном быть жертвой той же охотничьей своры
Или твоих ищеек... Пусть Киферон увидит,
340 [341]
Как после сына и мать на ловитве растерзана псами!
Только, коль превращуся я в роголобого зверя,
Не запрягай в повозку, бичом меня не погоняй ты!
Древо Пенфея, прощай! Прощай, Киферон жестокий!
Тирсы и жезлы Лизя, мрачащие разум, прощайте!
Счастлив будь, Фаэтонт, о радость для смертных, сияй же
Над горами, сияй Летоиде и Дионису!
Коли ты смертных умеешь губить своими лучами,
Чистым огнем низвергни Агаву и Автоною!
Мстителем за Пасифаю стань, срази же насмешкой
350 [351]
Афродиту-богиню, чтоб плакала мать Гармонии!"
Так рекла, но Агава-детоубийца взрыдала
Горше еще и тело, скорбная мать, схоронила,
Из очей изливая потоки слез изобильных...
Граждане Фив воздвигли Пенфею благую гробницу.
Сестры горько стенали, и скорбь безграничную видя,
Вакх, милосердный владыка, почуял к ним состраданье,
Жалостью побежденный, и каждой поочередно
Наливает напитка, вина медового с травкой,
Зелья, целящего скорби А болящего Кадма
360 [361]
Горе смягчает словами, полными утешенья...
В сон тотчас погрузились Агава и Автоноя,
И во сне увидали оракул, надежду сулящий:
На земле иллирийской, у дальних вод гесперийских,
Гармония-изгнанница вместе с ровесником Кадмом
Странствовать будут; и только исполнятся времени сроки,
Превратившись в утесы, змеиные примут обличья!
Взяв с собою и панов, и сатиров, и погоняя
Рысей повозки, в Афины Вакх удалился державный.
Комментарии
Отправить комментарий