В песне же двадцать пятой речь идет о Персее,
И о сравненье Геракла с божеством Дионисом!
Муза, битве предайся ученой тирсом премудрым,
Ибо не преклонился доселе пред Дионисом
В семилетнем походе Арей из восточных пределов!
Ведь испугавшись, как древле, пасти драконьей разверстой,
На индийском платане снова птенцы закричали,
Битву с Вакхом пророча; но петь я не стану о первом
Шестилетье, что инды провели за стеною
Крепостной, подражая стихам образцовым Гомера,
Воспою лишь последний год сражений, седьмому
Соответствуя только птенцу, что и сожран последним
10 [11]
И для Фив семивратных песню свою я составлю,
Дабы она в своей пляске закружилась как дева,
Обнажившая груди и подобравшая пеплос...
Помня плач по Пенфею, петь меня побуждает,
Руки ко мне простирая, склон Киферона древнейший,
В страхе, вдруг запою я о ложе супружеском гнусном,
Сыне-отцеубийце, что с матерью сочетался...
Слышу звон аонийской кифары! Молвите, Музы,
Амфион ли явился новый, камни заставить
Тронуться с места? Я знаю - то Фивы песню запели
20 [21]
Эхом дорийской форминги Пиндара вновь зазвучавшей!
Но к истребленью вернемся племен эритрейских индов!
Ибо другого похода такого не ведало Время,
Столь далеко́ на востоке нет равной с индами распри,
И никакая другая не может с нею сравниться;
Пред Илионом такого не было войска и стольких
Воев великих; соперник и древним, и новым поэтам,
Я восславлю деянья великие Диониса,
С подвигами потомков Зевеса сравню и узнаю,
Кто же его превосходит, кто равен славою Вакху!
30 [31]
Резвоплесничный Персей, крылами перебирая
На плесницах, измерил простор воздушный стопою,
(Если крылат был и вправду!) Да чудо ль это - касаться
Ветроногой ступнею воздуха в плаванье странном!
Он воровской рукою похитил зрячее око
Путеводное вечно бодрствующей Форкиды;
Крадучись на плесницах, точно тать полуночный,
Снес мечом он змеиный венец единой Медусы,
Коей в тяжести чрево готово уже разродиться
Было Пегасом, и выя плодная девы Горгоны
40 [41]
Срезана Илифи́ей - саблей кривою изострой;
Вот Пегаса рожденье! После победы без битвы
Взял он вместо доспехов, Персей наш резвоплесничный,
Бездыханной Горгоны змеевласые космы
С головы, что сочилась кровию смрадноотравной,
Слышался коей посвист лишь тихий из пастей змеиных
Прерывающийся... Но это не битва с героем!
Не было слышно бряцанья доспехов, и на море также
Не сражался Персей, под бранными парусами,
Там, где вздымались Ареем битвы бурные вихри!
Да, Нерей ливийский не обагрялся рудою
И в волне погребальной не влек за собою погибших...
50 [53]
Устрашенный шипеньем гривы змееобразной
Девы ярой, Стено́, Персей унесся крылатый,
Хоть и владел Аида шапкой, мечом Паллады
И плесницами бога Гермеса, хоть был он потомком
Зевса... Вознесся он в небо, спасаясь стремительным бегством!
От Эвриалы рыданья (не от трубы боевой же!)
Затаившись в пещерке ливийской, воинств не жег он,
И не брал укреплений, в пепел их обращая...
Не таковы свершенья Бромия: тайно ль он крался?
Нет! Но в полном доспехе! Он не в засадах таился,
60 [63]
Избегая дозора сестринских зраков бессонных,
Подстерегая дрёмы Форковых дщерей (их Гипнос
Усыпил!), дабы выйти к безоружной Медусе!
Наголову разбил он индов в двойной победе:
В битве на суше сражался и бился яро с рекою,
Залил кровью он землю и в ярко-алых потоках
Нереид он заставил плескаться во влаге кровавой,
Варваров племена умерщвляя. В матери Гее
Обезглавленных сколько гордых индов пропало!
Множество в море воев сразил он тирсом изострым,
70 [73]
Плыли трупы по гребням, влекомы морскою волною,
Столько, что не исчислить! С непобедимым Лиэем
Битву речного вала с пеною вместо оружья
Я поминать не стану, как пламень жгучий и яркий
Вакха сжигал без остатка варварские потоки
Влажнопылающей искрой, как влага, вскипевшая паром,
Исходила от глади речного бога Гидаспа!
Скажешь: Персей ведь тоже тварь прикончил морскую!
Звери пучины мертвели от взгляда только Горгоны!
Что ж тут за чудо? Владыка пред взором единым Медусы
80 [83]
Преобразился в камень от головы и до пяток,
Что сам собою, от взгляда, стал Полидект изваяньем?
Вакхом, Индоубийцей, скошено семя Гигантов,
А не только Горгона, гора иль плоть Полидекта!
Нет, обильную жатву змееволосых Гигантов
Доблестный Вакх собрал сокрушительным тирсом нежнейшим,
Некогда плющ обрушив в сражении с Порфирионом,
Он Энкелада низвергнул и в бегство Алкионея
Обратил лишь листвою единой, метал он лишь тирсы,
Губящие землеродных, спасающие олимпийцев,
90 [93]
Племя Аруры когда, двухсотрукое, кинулось к небу,
Многоглавое, звезды алча с высей низвергнуть -
Только пред хрупкой верхушкой тирса чудовища сникли;
Пред виноградным побегом, не пред огнем небесным
Пало дикарское племя, пред разрушительным тирсом!
Сами судите, о други, ибо в пределах восточных
С доблестью превеликой Вакх разбивает индов
Пред изумленным взором Гелия, дева ж Селена
Гесперийская видит в быстрых плесницах Персея,
Медью изогнутой, острой свершившего скромное дело!
100 [103]
И Фаэтонт насколько блеском могучее Мены,
Так я и Вакха считаю доблестней много Персея!
Инах обоим свидетель: когда пред плющом густолистым
И лозой смертоносной смирились микенские копья
Медные, ибо в бегство пред сатирами обратился
Серпоносный Персей, уступил тирсоносцу Лиэю,
Бурную пику метнувши в Эвия-браноносца,
Поразил Ариадны беззащитное тело!
Вот он, подвиг Персея! Убить единую деву,
Брачное платье которой еще любовью дышало...
110 [113]
Может ли он гордиться Диевым ложем и златом?
Зевс ливненосный Данаю не взял на звездное небо,
Дабы прославить сей ливень, извергшийся с высей на деву,
Дабы предаться страсти пота́йной... Семелу к Олимпу
Он восхи́тил, к бессмертным, к пирам и веселью Блаженных,
Дабы она восседала близ лозоносного Вакха!
Но не судьба Данае домы Олимпа - по влажным
Водам соложница Дия помчалась, влекома теченьем,
Проклиная коварный ливень страсти любовной,
Ей оставившей только влаги обилье ничтожной!
120 [123]
Ведаю про Андромеду, блистающую на Олимпе:
Только страждет и в небе она, и ропщет, и стонет,
Часто слово такое с упреком горестно молвит:
"Что мне в славе, на небо взнесенной, Персей, о супруг мой?
Так ли хорош сей брачный подарок - Олимп? И на звездном
Небе чудовище гонит меня, это новые узы,
Сходные с теми, что деву у брега морского держали
И среди горних созвездий меня оковали, небесный
Меч серповидный спасенья не подал, и око Медусы
Звездной не защищает, хоть мечет огонь и к Олимпу!
130 [133]
Кит угнетает меня - ты крылатых плесниц не вздеваешь!
Матери мука доли́т, боязливая Кассиопея
Нереид опасаясь, плывет средь небесных созвездий
Сквозь эфирные зыби, Медведицы участи легкой
Удивляясь, ни волн Океана, ни моря не знает!
Муки дочерние видя, Китом гонимой небесным,
Старец, оставивший землю, Кефей, тут плачет и стонет!"
Жалобно дева стонала, закована в крепкие цепи,
Клича Персея-супруга, но не пришел он на помощь!
Коли Персей гордится звездной своей Андромедой,
То обрати свои взоры туда, где в эфире блистает
140 [144]
Змееносец лучистый, перстами подъемлющий Змея,
Ты венец круговидный увидишь тогда Ариадны,
С Гелием рядом бегущий и с восходящей Селеной,
Вестник желания бога, венколюбивого Вакха!
Миноса ведаю битву - за ним Энио выступала
Нежная, пояс доспехом был, не перевязь бычья,
У Киприды оружной, когда она в шлеме блистала,
И Пейто́ потрясала сулицей... Словно Паллада,
С Миносом шла Киприда на битву, и в сшибке горячей
Брачная стая эротов мирных стрелы метала!
150 [154]
Сладостное ополченье город сей осадило
И к нисейским Мегарам взгремели кидонские трубы!
Фобоса с Деймосом видя, что стали друзьями эротов,
Пятясь шагом постыдным, медный Арей удалился,
На щитоносную деву Афродиту взирая,
На копьеносную Похоть... У меднодоспешного воя
Эрос в легкой тунике прекраснокудрявый победу
Вырвал... Ведь Скилла из кудрей отца уснувшего тут же
Срезала рыжий волос, что был у него от рожденья,
И отдала на поживу недругу целый город,
160 [164]
Срезав железом изострым волос, отчизну хранящий!
Минос так градовержец через деву нагую
Верх одержал в сраженье - не победил он железом,
Только одним любострастьем! Когда же Бромий сражался,
Не было Любострастье союзником с индами в битве,
И не билась Пафийка, споспешествуя Лиэю
Красотой... Ни единой не было девы влюбленной,
Ослепленной желаньем, что помогла б Дионису,
Не было хитростей страсти, не было у Дериадея
Пряди, но в битвах премногих, истекши потом и кровью,
170 [174]
Славу победы он вырвал! Может, почтить пожелаешь
Инаха и Геракла? Я сам расскажу и об этом!
Ведаю, как в объятьях льва задушил он могучих,
Только тисками дланей сжав его выю жестоко,
Обойдясь без железа изострого, там где сквозь глотку
Жизненосную воздух в пасть как раз поступает...
Больше не будем про то - невеликое это деянье!
Доблестная Кирена рукой, для льва смертоносной,
В чаще такое ж деянье свершила, повергнула зверя
Мужественного на землю силою женственных дланей
180 [184]
Юношей будучи нежным, Вакх, по горам пробегая,
Только одною рукою льва хватал за загривок,
Зверя, что в ярости страшен, и нес его к матери Рейе
Пешим, а лев, разъяряся, грозил клыками из пасти!
Бог его нес живого, прилаживал к вые поводья,
И мастерил уздечку, чтоб им управлять поудобней,
Упряжью пасть укрощая. После, взобравшись в повозку,
Диких львов хребтовины хлестал бичом, погоняя
Робких, а леопарды и род мясоедных медведей
Детской еще ручонкой укрощены Диониса!
190 [194]
Знаю о горном вепре аркадском, да только Лиэю
Вепри были забавой, как и львов укрощенье!
Что ж такого отважный Геракл совершил? Он всего лишь,
Поднатужившись, Лерны болотце избавил от змея,
Головы чьи возрастали сами собою, отрезав
Насажденья змеиных шей возрождавшейся гидры!
И не один он трудился! Разве не звал на подмогу
Он Иолая, что гада вновь растущие главы
Головнёю горящей прижигал, пока самка
От усилий двоих мужей не издохла... Почтить ли
200 [204]
Двух мужей, что сразились с червем каким-то ничтожным?
Подвиг один совершили два мужа, а тирсоносец
Изрубал, одинокий, сынов змеевласых Аруры,
Эвий, Дия поборник, всех он Гигантов низвергнул,
Хоть по плечам и змеились, клубками свивался, гидры,
Больше, чем Инаха змеи, и не в Лернейском болоте
Шип раздавался змеиный, а в звездоносном эфире!
Ах, Иолай, прости: прижигал ты головы гидры,
Но одному лишь Гераклу досталась почесть победы!
Вакх меж тем, мой поборник, не Лерну и не Немею
210 [214]
Спас великим деяньем, лес бесчисленных пастей
Ядовитых срубая многоглавого зверя -
Нот и Борей резвоногий, и ветер Эвр быстрокрылый
С Зефиром вместе славят его четверную победу,
Небо, земля и море о подвигах бога узнали!
Если змей или аспид и могут кого-то прославить,
То лишь юного Вакха, то лишь героя Лиэя,
В кудрях чьих, что подобны змеям гибким, ужасным,
Есть змеиный венец от рожденья дивного данный!
Умолчу я о лани с рогами златыми: вот подвиг
220 [224]
Мужа Геракла, косулю убившего самолично!
Нет, не скажу я о лани пугливой, ведь для вакханки,
Рвущей оленей на части, это жалчайшее дело!
Кносский подвиг Геракла не стоит вниманья. Работа
Жалкая больно свершилась: быка, что взбесился от страсти,
Укротили дубиной, рога ему обломали!
Часто такое свершает одна лишь дева-вакханка,
Голой рукою стa'да быков остророгих убийство,
Слабая дева, служанка быкорогого Вакха!
Рог ухватив заостренный, часто она укрощала
230 [234]
Зверя, что буйствовал, грозный, на деву свирепо бросаясь,
И прижимала к земле рога, что и льва бы пронзили!
Не вспоминай же напрасно трехтелого Герионея!
Ведь Дионис мой низвергнул плющом, разрывающим плоти,
Алпоса-богоборца, свирепого сына Аруры,
Алпоса с сотней голов, на коих аспиды вились,
Чудище к Гелию рвалось, к Селене рукою тянулось,
Сотрясая главою свод небес многозвездный!
Ибо Геракла деянья, коего бог бессмертный
Зевс на ложе с Алкменой зачал, возлегая три ночи
240 [244]
С нею, горца ничтожный подвиг, деянье же Вакха -
Бой с многоруким гигантом, с вождем надменнейших индов,
А не погоня за ланью, не стадо бычье, не вепря
Убиенье косматого, тур или пес, или древо
С золотыми плодами, иль хлев, иль птица какая,
У которой не перья в крылах, а железные копья,
Или кони, что жрут чужеземцев, не пояс девичий
Ипполиты ничтожный; слава бога Лиэя -
Дериадея убийство и бой с могучим Оронтом!
Сын именитый Мелета, славитель бессмертный ахейцев,
250 [254]
Милостив будь! Милосердья, ровесница Эригенейи,
Умоляю! Похода к Трое не вспомню - сравнить ли
С Бромием Айакида, с Гектором - Дериадея!
Ибо твоя только Муза должна столь великие битвы
Славить, как Вакх низвергает гордое племя Гигантов...
Ведь и другим возможно петь деянья Ахилла,
Если б Фетида о чести такой не просила. Подмоги,
Умоляю, о дай мне божественного вдохновенья,
Удели мне от дара, воспеть достойно деянья,
Кои свершил Дионис, разбив ополчение индов!
260 [264]
Предводи же, богиня, мной средь племен индийских,
Сулицу со щитом родителя дай мне, Гомера,
Дабы против Моррея, надменного Дериадея,
Бился я с Бромием вместе и Дием! И в битвах жестоких
Голос услышу сиринги вакхийской, ведущей на битву,
И неустанные клики трубы премудрой Гомера,
И дарования дротом покончу я с индом последним!
Вот на бреге лесистом Инда, на луге прибрежном
Ополчение Вакха, гор обитателя, встало
В ожидании битвы. Ганг же, охваченный страхом,
280 [274]
Горевал по потомству, и участь недавно погибших
Город оплакивал горько, и плакальщицы причитали,
Оглашая рыданьем улицы и переулки.
Страх и ужас, и трепет Дериадеем владели:
Все до конца узнаёт он, и взором окинув неверным
Местность, плачет в печали, ведь облик божественной влаги
Переменился и кровью зыби вскипали Гидаспа!
Вот по речному брегу бредет широкобородый
Старец, и веки слепые застланы темною мглою,
Каплет он желтую влагу целительного потока
290 [284]
На сомкну́тые вежды, и только глаза окропила
Винная влага, как сразу очи старца раскрылись.
Пляшет от радости старец и славит звонкою песнью
Темно-пурпурные воды всеисцеляющей влаги!
Старческими руками плещет в мех ароматный
Густотекучую че́рвлень, горстями воду речную;
Ставит жертвенник Дию и виноподателю Вакху,
Ибо свет Фаэтонта узрел, невидимый прежде!
Юноша, вдруг потерявший псов своих в горных долинах,
Видит как псы лакают багрец божественный тока;
300 [294]
Тут же ловчий, нагорной Лучницы верный сопутник,
В город скорей поспешает, упрямому Дериадею
Весть о сладостных струях поведать текучего хмеля;
Вот уж благоуханье лозы над градом струится,
Ветерками несомо, все улицы вмиг опьяняет,
Провозвещая победу Индоубийцы Лиэя!
Стража к башням сбежалась, встревожена рокотом шумным
И напугана, стены окружают щитами
Высокостенного града воины... В горных же долах
Дионис в нетерпенье, и часто он укоряет
310 [304]
Геру, что дескать, на битву вновь распаляются инды,
Что ветерки, мол, уносят всю на победу надежду!
Видя львиную пару, стоящую в яслях воздушных,
После того, как Селена уж десять кругов обежала,
Зная, что Эос уж триста раз восходила на небо,
Сам он, как лев разъяренный стенал и метался по чаще,
Слезы лия из бесслезных зениц... Ко страдавшему Вакху
Аттис, скопец, явился сквозь скифские дикие горы,
Длинноодетый, стегая львов своей быстрой повозки,
Рейи божественный вестник резвый, он с помощью меди
320 [314]
Острой кровию залил колос плодоносящий
Юности и разлучился с бороздою и плугом
Страсти, оставив жатвы... Разлился рекою кровавый
Ток, как отбросил он лемех любовный от бедер, лишившись
Мужеских признаков после ударов железа по телу...
Да, это он поднялся на колесницу Кибелы,
Дабы утешить Лиэя вестью в великом несчастье!
И Дионис, завидев вестника, мыслил: везет ли
Рейю, богиню праматерь, на битву свирепую с индом?
Остановивши повозку и вожжи к осям привязавши,
330 [324]
Вестник румяноланитный с кожею, женской нежнее,
Молвил Вакху реченье звонким гласом высоким:
"О Дионис лозоносный, Дия отпрыск, потомок
Рейи, ответь мне, когда возвратишься в лидийскую землю
После победы над родом индов косматоголовых?
Рейя не видела пленных, добычи со смуглою кожей!
После битв и сражений, устроенных в горных загонах,
Львов, зверей мигдонийских, гривы не омывала
В щедрых потоках Пактола! Не слышно шума сражений,
А пролетело меж тем уж десять годов круговратных!
340 [334]
К матери всех бессмертных в знак несомненной победы
Не приводил ты и пары львов индийских с востока!
Вот тебе от Гефеста-бога и Рейи бессмертной
Битвенные доспехи, что кованы в кузне лемносской,
Как во вселенной, найдешь там и небо, и море, и землю!"
Вестник и речи не кончил, как Вакх-воитель воскликнул:
"Жалки же боги-ревнивцы! В этой войне бесконечной
Мог бы лишь за день единый индов низвергнуть ничтожных
Сулицей плющевою, но похищает победу
Зависть упорной Геры, богини ревнивой и злобной!
350 [344]
Дериадею-владыке Арей потакает открыто
Дикий, когда он бьется с сатирами, и сам я
Тирсом его поразил бы, да только Кронион грозится,
Молниями и громами гнев мой ярый смиряя!
Если бы Зевс поднебесный, из-под туч возгремевший,
Дал мне знаменье какое - связал бы тогда я Арея,
Жатву обильную взял бы с племени индов надменных!"
Но на то Дионису Аттис лидийский отмолвил:
"Если во длани подъемлешь щит звездоносный эфира,
Друг мой, то яри Арея и Геры козней не бойся,
360 [354]
Войск не страшись и Блаженных, ведь Рейя праматерь с тобою,
Воев изогнутолуких пре́зри - не могут и ранить
Оные Гелия-солнце или богиню Селену!
Кладенец Ориона какой же меч превозможет?
Лезвие дрота какого уязвило б Боота?
Не защитит и отец рогатый Дериадея,
Океана не могут оспаривать воды Гидаспа!
Так что смело сражайся снова, ибо праматерь
Рейя тебе предвещает победу скорую в схватке!
Только не будет закончен поход, пока четверная
370 [364]
Хор колесница шестижды по небу не обернется -
Вот и все, что и Зевс, и нить всепобедная Мойры
Гере упорной уступят, но год лишь седьмой народится,
Сразу же ты одолеешь город сих индов надменных!"
Молвит он, Бромию щит подавая и радуясь сердцем.
Чаши бог наполняет вином, разрешающим скорби,
Чистым и крепким напитком на пире, и дух облегчивши,
На колесницу восходит и львов бичом погоняет,
Намереваясь к нагорьям Фригии воротиться.
Вот миновал по пути он горы земли кавказской,
Выси краев ассирийских, суровые Бактрии пики,
380 [375]
Выйдя к ливанским нагорьям и к цепи Тавра высокой,
Вот в Меонии долы вступил, в исконные земли,
Где божественный дом нашла детомощная Рейя.
Бог от уз разрешает львов своих плотоядных,
В яслях их запирает, дает амвросии на яство.
Вот увлекаемый вдаль пророчеством матери дивной,
Дионис тирсоносный смешался с толпою вакханок,
Бремя развеяв по ветру печали, его тяготившей,
Щит пестроцветный во дланях держа, Олимпа оружье,
Труд искусный Гефеста. Вот собралися толпы,
390 [385]
Дабы полюбоваться работой божественночудной,
Ослепительнодивной, небесной исполненной дланью,
Многоцветным щитом: в середине оного мастер
Круг земной и великий изваял, и над кругом
Неба выси круглились с бегом созвездий над ними,
О брега же плескалось море; в эфире высоком,
На колеснице, пылавшей пламенем яркоблестящим,
Гелия вырезал мастер из злата, из серебра же
Белого ваян и полный диск богини Селены;
А над ними созвездья пылают в текучем просторе,
400 [395]
Ярко над сводом сияют многозвездного неба
Семь поясов небесных и над чертой Зодиака -
Бег двояких Медведиц, не заходящих вовеки!
По колее нерушимой над Океаном безмерным
Обе несутся бок о бок и только одна лишь коснется
Головы наклоненной к низу идущего Аркта,
При появленье другой он голову вновь поднимает!
Ровно посередине сияет созвездье Дракона,
С двух сторон разделяя будто одну и другую,
Между ними небесным чревом бьется и вьется,
410 [405]
Сам вкруг себя свивает блестящее тело, как будто
Ток извивный и быстрый Меандра, который на тверди
Влагой рисует своею кольца, виясь прихотливо.
Смотрит он на Хели́ки голову взглядом упорным,
Звездною чешуею обвив Медведиц обеих,
Рядом лежащих, а в пасти, на языке изостром
Льет, мерцая, сиянье звезда лучистая, прямо
Между клыков огромных свои лучи посылает!
Вот что изваяно было посередине искусной
Меди щита кругового; Угождая Лиэю,
420 [415]
Мастер представил и стены лирозданные града,
Фив семивратных, их строят каждые поочередно
Эти врата, не все сразу. Был там и Зет, что на плечи
Поднял огромный камень, трудяся на благо отчизны;
Пел Амфион, на лире играя. Согласно сей песне,
Сам собою катился камень горный, вращаясь
Как зачарованный даже и на щите! И промолвил
Ты бы, что камень недвижный пляшет в радостной пляске,
Ты бы почувствовал трепет высей, незыблемых раньше!
В этом безмолвье поющем, внимая игре песнопевца,
430 [425]
Ты бы пришел поскорее увидеть, как движутся камни,
Песне послушные, слух свой ты б усладил несказанно,
Градозданной форминге себя самого подчиняя,
Семиструнному ладу внимая, что скалы колеблет!
Есть на щите круговидном, где ходят хоры созвездий,
И другие картины: изображен там отпрыск
Троса в Зевесовом доме с невероятным искусством,
Коего птица уносит, кравчего, в небо восхитив!
Мнится, вот-вот сей орел перехватит когтями красавца -
Только Дий осторожен, летя в высоком эфире,
440 [435]
Держит он мальчика крепко и нежно его обхвативши,
Мягко крылом помавает, бурный полет умеряя:
Как бы в зыбях пурпурных моря любимый не сгинул,
Ганимед, с высоты устремившись вниз головою!
О, как он Мойры трепещет! А вдруг преждевременно имя
Даст этот юный красавец проливу соседнему, почесть
Геллы и славу похитив, в будущем данные деве!
Далее был изваян за трапезою Бессмертных
Юноша как живой, в сосуды льющий напиток,
Будто бы он крате́ры не́ктаром сладостным полнил,
450 [445]
Пировавшему Дию протягивал будто бы чашу!
Будто бы гневалась Гера, лицо ее отражало
Гордую, властную душу! Деве Палладе богиня
Знак перстом подавала - как же сей нектар небесный
Смеет лить быкопас Ганимед, взнесенный к Олимпу,
Предназначенных Гере смеет касаться кратеров?
После кормилица Вакха изваяна там Меони́я
Вместе с Мори́ей, и пестрый змей, и травы густые,
Дамасен-змееборец, отпрыск Хтоны могучей,
После и Тил, недолго в Меонии обитавший,
460 [455]
С ядовитым укусом змея из жизни ушедший;
Ибо однажды на бреге ручья мигдонийского, Херма,
Аспида он коснулся рукой, и быстро поднявшись,
Голову показала змея с разверстою пастью,
Бросилась на человека, обви́ла его, бичуя,
Смертный мрак насылая кольцами быстрыми тела,
Гибким хребтом обхватила накрепко смертного мужа,
Вкруг подбородка с первым пушком молодым обвилася,
Многозубою глоткой против ланит оказавшись,
Плюнула ядом отравным, влагою Мойры богини -
Тело змеи клубилось над самыми мужа плечами,
470 [466]
Хвост же чудовища мощно стянул и грудь, и предплечья...
О ожерелье Аида, Мойры предвозвеститель!
Пал он замертво наземь, словно былинка земная!
Сжалившись над судьбою юноши, что пред глазами
У нее и скончался, рыдала нагая наяда,
Подле ужасного зверя над юношей плача покойным...
И не один уж странник или пастух был погублен
Здесь, не единого Тила, в чаще лесной затаившись,
Змей стерег, но и зверя подстерегал он, и часто
Древо с корнями вырвав, хватал его он клыками
480 [476]
И безмерною пастью сжирал и ветви, и листья,
Испуская из зева губительные испаренья...
Часто, воздух втянувши, путника увлекал он
Внутрь бездонного чрева, шипя ужасно и грозно,
Пасть открыв пошире, глотал его без остатка!
И Мори́я узнала убийцу брата родного,
Издали все подсмотрев: обезумела дева от страха,
Видя клыки и зубы, яд источавшие в пасти,
Смертное ожерелье, обвившееся вкруг выи...
Плача и горько стеная, металась дева по чаще
490 [486]
И Дамасена узрела, сына могучего Геи,
Коего матерь в утробе сама по себе зародила,
Изначально с густою брадою, обвившей ланиты;
Воспитала младенца Эрис: и вместо груди он
Копья сосал и кровью его омывали, пеленкой
Панцирь служил, великан сей был и огромен, и тяжек,
Головою касался высей небесных воитель,
Дроты метать от рожденья стал, а только родился -
Уж со щитом Илифи́я младенца сего восприяла!
Только его увидала на холме густолесистом -
500 [496]
Сразу пред ним склонилась нимфа, моля о защите:
Показала на змея огромного, брата убийцу,
Тила, чье мертвое тело в пасти еще трепетало...
Просьбы могу́т не пре́зрел девичьей и кинулся сразу;
Вырвав огромное древо из лона матери тучной,
Сделал его оружьем против грозного змея.
Тот же, боец извивный, готовился к битве, свернувшись
Кольцами, испуская шипенье из пасти огромной,
На пятьдесят локтей простиралось змеиное тело!
Вот он тесно обвился вокруг ступней Дамасена,
510 [506]
Члены его обхватил, извиваясь и содрогаясь,
Пасть разверзнул, зубами усеянную повсеместно,
И летела из глотки слюна смертоносная дротом,
Смерть выдыхая; вращал он ужасно глазами... Близ лика
Воина щелкали зубы, яда ручьи источая,
Зеленоватую пену с концов клыков изощренных...
Вот бросается аспид к главе на вые высокой,
И от броска такого вся земля затряслася -
Только змеиное тело отброшено было ударом
Воина; точно скалистый мыс стоял он на месте!
520 [516]
Вот он дланью подъемлет как дрот ветвистое древо,
Мечет его пред собою, и ствол, и корни, и ветви,
Размахнувшись широко - и в шею змея сражает,
Там, где в самую выю врастает тело на сгибе...
Древо уж дважды за век свой корни пустило! Повергнут
Змей оплетенный на землю... Свернулся в кольцо... Но внезапно
Появляется самка змеиная, вьется по камню,
И обвивает, как будто жена обнимает супруга,
Горько плача над мертвым телом... Потом уползает
530 [525]
В скалы, свивался быстро в кольца хребтом необъятным,
В горы стремится, где много трав на лесных луговинах,
Там она пастью своей вырывает коренье Зевеса,
В зубы его прихвативши, целительный корень приносит.
Вот подает лекарство от смерти ужасной и страшной
Прямо к ноздрям супруга и в ядовитое тело
Неподвижного гада корень сей жизнь возвращает!
Зашевелился аспид сам собою как будто,
Часть еще неподвижна, но оживает другая,
Сам еще бездыханен, но хвост уж вздрогнул сильнее,
540 [535]
В пасть его ледяную уже вернулось дыханье,
Глотку он открывает мало-помалу, и слышен
Шип свистящий свирепый - и вот, возвращается снова
Змей в ту нору, где прежде лежал он, в кольца свернувшись.
Вот Мори́я Зевесов корень срывает и к телу
Мертвому брата подносит, к самым ноздрям жизненосным,
Корень сей жизнедарный с целительным стеблем и цветом
Вновь возвращает дыханье вместе с жизнию в тело,
Входит душа повторно в холодную внутренность трупа,
Плоть постепенно теплеет в спасительном пламени корня...
550 [545]
Мертвый вновь оживает, свершается жизни начало -
Правую ногу согнув и левую подтянувши,
Вдруг он садится на землю, стопами вперед упираясь,
Словно тот, кто внезапно, крепко спавши на ложе,
Пробужденный, остатки сонной неги отбросил;
Кровь уж бежит по жилам, грудь воздымается снова,
Вверх потянулися руки, ноги способны к движенью,
Очи - ко зренью, а губы голос опять обретают!
Видно в щите и Кибелу по разрешеньи от родов,
Будто она прижимает к лону плод нерожденный,
560 [555]
Подает на ладонях ненавистному мужу
Хитроумная Рейя камень вместо младенца,
Несъедобное яство... Камень сей круговидный,
Мраморный образ дитяти, отец своей алчною глоткой
Пожирает, сей ложный облик бога Зевеса!
Лишь ненасытное чрево приняло внутрь этот камень,
Извергает тотчас многочисленное потомство,
Выплюнув оное бремя из полного с верхом желудка!
Столь различные сцены с превеликим уменьем
Изображались по кругу сего щита боевого,
570 [565]
Принадлежащего Вакху. Спутники им любовались,
Вкруг оружья и бога столпившись кружком изумленным,
Восхваляя горенье кузницы Олимпийца!
Но меж радости бурной Эос клонилась к закату,
Свет угасал постепенно огнепылавшего взора,
Тень простирала густую безмолвная Ночь над землею.
Почивать ополченье разместилось на ложах,
Пищи вечерней вкусивши в горном своем становище!
Комментарии
Отправить комментарий